Кэти Чикателли-Куц - Карантин

«Точно, точно подстригусь завтра так же. #карантинейджер».

«Оливер в окружении двух красоток. Можно мне тоже стать #карантинейджером?».

Отец с Голди все говорят и говорят о новом соке, который хотят попробовать, а я слушаю Оливера и Келси, размышляя о том, что мне стоит дать ему больше советов из руководства. Хотя я все еще в растерянности по поводу его вчерашних слов о злоупотреблении моими советами. Он не злоупотребляет ими с Келси, это точно. Слышу звуки их телефонов и уверена, что они выложили очаровательное совместное фото, от которого вся сеть будет в восторге.

Так о чем он говорил? Чем, по его мнению, он злоупотреблял? И почему я так разозлилась на то, что он слышал мой разговор с мамой, если в тот момент сама этого хотела?

Наверное, он растерялся. Так же, как растерялась сейчас я.

Смотрю в телефон, пока папа и Голди все еще говорят. Оливер что-то выложил. Чувствую удивление. Удивление… и еще какое-то странное чувство внутри. Смотрю на фото пристальнее. Как Оливер мог не заметить ее стрижки? Келси и правда подстриглась лишь для Оливера… или для всех своих подписчиков?

Пробегаюсь пальцами по волосам, подхватывая посеченные концы. Последний раз я стриглась как раз перед Хеллоуином. Интересно, есть ли в больнице парикмахер и сможет ли он прийти сюда в костюме химзащиты? Хотя как можно довериться рукам с ножницами в этих перчатках?

Перебираю посеченные концы. Хотя кого мне тут впечатлять?

У нас осталось еще десять минут, но Келси уже собирается.

– Куда идешь? – спрашиваю.

– О, да нужно кое о чем позаботиться, – отвечает она.

– Окей.

Снова повисает неловкое молчание, но затем она улыбается и говорит:

– Счастливого шестнадцатидневного юбилея.

Поверить не могу, что мы празднуем шестнадцатидневный юбилей, но отвечаю:

– И тебе. Я все компенсирую. То, что забыл о дате.

Она снова улыбается.

– О, да? Как?

– Это будет сюрприз. – Сюрприз. Всякий раз, как мой отец пропускал один из наших совместных уик-эндов, то обещал, что в следующий раз у него будет для меня сюрприз. Я так и не узнал, имелись ли в виду подарок или какое-то особенное занятие. Потому что при следующей встрече он ничего такого не упоминал.

– Люблю сюрпризы, – говорит Келси, и я чувствую себя виноватым, когда ее улыбка становится еще шире. Она сжимает мне руку. – Увидимся завтра.

Келси уходит, и я слышу, как уходят отец Флоры и Голди. Остаемся только мы с Флорой.

В палате так тихо, что мне слышно, как сердце стучит в ушах.

Затем на телефон Флоры звонят по видеосвязи. Она стонет, выжидает секунду, а потом говорит:

– Привет!

В ответ раздается непрекращающееся хихиканье, и Флора повторяет:

– Привет.

И лишь тогда хихиканье обрывается, раздается ответ:

– Флора! Мы думали, ты умерла! – И снова еще более заливистый смех.

– Вау, спасибо, – отвечает Флора, а девушки просто смеются.

– Прости, – говорит одна из них. – Мы просто съели кучу пончиков и теперь гиперактивны.

– Может, если нам станет плохо, нас отвезут в больницу, и мы сможем остаться с тобой!

– Это полная ерунда, – отвечает Флора, но девушки смеются слишком громко, чтобы услышать ее.

– Вы зачем мне звоните?

Одна из девушек говорит:

– Заткнись, я не слышу Флору! Что ты сказала, Флора?

Но раздается новый смех, а потом – звук, словно телефон уронили, и одна из девушек кричит:

– Она сунула пончик мне за шиворот!

Снова какая-то возня и, кажется, беготня. Другая подруга произносит, запыхавшись.

– Флора, так здорово, что тебе лучше. Мы собирались приготовить эти пончики к твоему возвращению, но все съели!

Затем раздается крик.

– Извини, что не получилось собрать тебе больше денег. Думаю, людям неинтересно участвовать в создании лекарства от новой болезни. Может, потому что болезнь не уродует лица или типа того.

– Эй, а тебе можно будет целоваться после выписки? Я хочу моно! Вот было бы здорово отоспаться несколько недель и не ходить в школу. Звучит потрясающе.

Флора вздыхает.

– Мне пора. Скоро придет врач.

– О-о-о, врач. Он секси?

– Странный вопрос. Кого это волнует? И с чего вы решили, что мой врач – мужчина?

– Справедливо. Но все-таки он секси? Или она?

Новый взрыв хохота, но на этот раз он резко обрывается – Флора вешает трубку.

Она глубоко вздыхает, потом я вижу ее ноги у шторы:

– Извини, Оливер.

– Все в порядке, – быстро отвечаю, но не знаю, за что она извиняется. Флора говорила: важно уметь слушать, что девушкам это нравится, так что добавляю: – Хочешь поговорить?

Она распахивает штору.

– Ты не представляешь, как.

Ее волосы собраны на макушке в тот безумный пучок, которые девушки, кажется, умеют собирать инстинктивно. Это меня немного смущает. В штанах для йоги и толстовке она выглядит… естественно красивой.

Должно быть, я смотрю на нее слишком пристально, потому что она дергает змейку толстовки и говорит:

– Могу зайти позже, если я не вовремя.

– Нет-нет, вовремя. Оставайся! – Похлопываю по своей койке. Это кажется слишком личным, слишком интимным, но она садится рядом со мной. Ее нога оказывается вплотную к моей.

Я смотрю на наши ноги и чувствую жар.

Флора вздыхает, и дыхание касается моей щеки.

– Извини, что мои подруги – идиотки.

– Тебе не нужно извиняться. То есть это не твоя вина. Хочу сказать…

– Нет, просто мне неловко. Они были такие громкие и такие глупые. Я не знала, вдруг ты пытался… отдохнуть или типа того.

– Все в порядке. Но спасибо.

– Всегда пожалуйста.

– Э-э-э, а ты в порядке?

Флора снова вздыхает, и я так остро осознаю, насколько близки ко мне ее губы. Ее нога все еще прижимается к моей.

– Карантин – вовсе не такой, как я думала, – наконец отвечает она.

– Да? – спрашиваю осторожно.

– Я думала, некоторая дистанция с друзьями и семьей пойдет мне на пользу. Но все стало лишь сложнее и хуже. – Секунда молчания. – Оливер, выразить не могу, как мне жаль, что втянула тебя во все это. – Она хватает меня за руку, а потом быстро отпускает.

– Ни во что ты меня не втягивала.

Флора смеется.

– Лжец из тебя ужасный. Я стопудово втянула тебя во все это. Ты бы не сидел тут, в больничной палате, если бы не я. Если бы я не… – Она замолкает, глядя мне в глаза. – Но, слушай, зато ты заполучил девушку! – Флора мягко пожимает мою руку.

– Точно, девушку.

Мы молчим несколько секунд. Мои мысли разбегаются в миллион направлений, но я говорю:

– Твои подруги не идиотки, они просто мало пережили. Они беспокоятся о тебе, но не знают, как это выразить, и понятия не имеют, через что ты прошла. После смерти отца мои друзья тоже вели себя как идиоты.

Я впервые говорю об отце с Флорой и вообще с кем-нибудь, не считая мамы.