Кэти Чикателли-Куц - Карантин

– Божечки-кошечки, – бормочет она, кладя телефон.

Но затем смотрит на меня в полном внимании, и я чувствую, как моя храбрость постепенно исчезает.

Меж нами повисает неловкая тишина, как всегда, и она снова тянется к телефону, как всегда.

– Нет! – взвизгиваю.

– Оливер, в чем дело? – Я не вижу в ее лице доброты, которую наблюдал там последние три недели, и вновь вспоминаю, как она смеялась, когда я упал. Меня вдруг осеняет, что она смеялась не со мной, потому что я не смеялся. Она смеялась надо мной.

– Ты даже не смогла принести правильные конфеты!

– Что?

– Я попросил тебя принести леденцы, а ты принесла «Майка и Айкса».

– Да, потому что леденцы сосет моя бабушка.

– И я! И мне плевать, если это делает меня старым, скучным, странным или каким угодно еще.

– Оке-е-ей, – говорит она.

– И ты купила их для социальных сетей!

– Купила кого? – спрашивает Келси, потирая лоб. Ужасно, как она меня бесит.

Хочу опустить взгляд к телефону, чтобы послать Флоре отчаянный вопрос, что говорить дальше, но слышу, что она смотрит телик с папой и Голди, и понимаю, что это будет лицемерно с моей стороны. Этот разговор я хочу провести сам. Я должен провести его сам. Хватит следовать советам ее руководства. Нужно написать собственное .

– Слушай, Оливер, если это все – из-за конфет, я могу купить тебе эти дурацкие леденцы. В чем проблема?

– Они не дурацкие! Как и я.

– Я никогда не говорила, что ты дурацкий.

– Но из-за тебя я чувствую себя именно так.

– Почему? Потому что я принесла тебе неправильные конфеты?

– Потому что ты принесла неправильные конфеты специально . Потому что хотела сделать что-нибудь милое и забавное, для того чтобы привлечь внимание, для себя.

Келси задыхается от возмущения.

– Так вот твоя благодарность? Я рисковала жизнью, приехав сюда, и подвергла себя смертельной опасности, лишь бы позаботиться о тебе, и вот твоя благодарность?

– Что ты сделала, чтобы позаботиться обо мне? – спрашиваю, прежде чем успеваю прикусить язык.

Келси таращит глаза.

– Ты издеваешься? Ты, должно быть, шутишь. Сейчас кто-нибудь выскочит из-за угла и скажет, что все это – большая шутка, да? Я стою тут в уродливом костюме химзащиты, а ты обвиняешь меня в том, что я – эгоистка? Костюм химзащиты! Ты знаешь, как это страшно?

Я уже столько раз слышал этот вопрос от мамы, произнесенный с той же интонацией, и от родителей Флоры. Так часто, что устал беспокоиться о том, как им всем страшно. Это я лежу на больничной койке, это я на самом деле беспокоился о человеке, который был действительно болен. Флора – вот о ком я переживал, а не о Келси. А Келси переживает не обо мне, а о социальных сетях.

– Думаю, тебе лучше уйти.

Келси берет телефон.

– Да, это хорошая идея. Тебе нужно немного остыть. Я размещу что-нибудь под твоим хештегом, чтоб ты видел, сколько людей переживает за тебя, как я переживаю за тебя, насколько я неэгоистична.

– Нет! Никаких больше социальных сетей. И никаких визитов. Думаю, тебе стоит покинуть палату, больницу, покинуть штат. – Делаю глубокий вдох. – Возвращайся в Бруклин.

– Окей, теперь я вижу, что ты шутишь. Шутка затянулась, Оливер. Было весело, я купилась. Теперь я готова вернуться к нашим нормальным отношениям.

– Нормальным? У нас никогда не было нормальных отношений, Келси.

– Как ты можешь так говорить? Мы два года ходили на уроки английского.

– Три года! И это была математика.

– Верно, именно ее я и имела в виду. – Она снова потирает лоб. – Слушай, увидимся завтра, окей?

– Нет! – отвечаю я.

– Нет?

– Нет. Я не хочу, чтоб ты возвращалась завтра.

– Хм, о чем ты? А как же наше свидание на Кони-Айленде?

Я качаю головой:

– Нет.

– Оливер, у нас свои теги. Мы как пара знаменитостей! Люди многого ждут от нас!

– Ну, – отвечаю, – у меня собственные ожидания на свой счет.

– Ты не понимаешь, что делаешь, Оливер! – сердится она.

– В том и суть, Келси, я совершенно точно знаю, что делаю, пусть мне и понадобилось какое-то время, чтобы понять это. И я знаю, что делаю все правильно.

– Погоди, пока об этом услышат в социальных сетях. Все будут на моей стороне. Они увидят, какой ты на самом деле ужасный.

– Что же во мне ужасного?

– Ты бросаешь меня!

– Как я могу бросить тебя, если мы даже никогда не ходили на свидания?

Келси несколько раз открывает и закрывает рот, потом говорит очень тихо:

– Ну, погоди, я заставлю тебя пожалеть об этом.

– Извини, – опустошенно отвечаю. Кажется, даже с незнакомцами после мессы я прощаюсь более эмоционально.

– Извини? Теперь ты извиняешься? Невероятно.

– Я… никогда не хотел обидеть тебя. Думаю, все просто вышло из-под контроля. Может, мы сможем по-прежнему остаться друзьями?

Келси запрокидывает голову и хохочет.

– Никогда больше не хочу тебя видеть.

Понимаю, что у нее в руках телефон.

– Ты это записываешь? – спрашиваю.

Она щурится на меня.

– Ты не хочешь этого знать.

– На самом деле хочу.

– Прощай, Оливер.

– Э, пока? Можно обнять тебя? Или дать пять?

В ответ она бросает хмурый взгляд.

– Ладно. Нет. Извини, это было глупо.

И мы, как обычно, стоим, неловко глядя друг на друга. Что-то пробегает по лицу Келси, она кладет телефон в сумку и говорит:

– Увидимся в Бруклине.

И выходит из палаты.

Мы с папой и Голди смотрим старый ситком, из восьмидесятых. Когда разговор между Оливером и Келси становится действительно напряженным, папа делает звук погромче. Голди все бросает на меня взгляды, но я не свожу глаз с телика, пытаясь выглядеть невозмутимо, неэмоционально.

Кажется, будто кто-то из коридора смотрит на меня. Поворачиваю голову и вижу Келси.

Машу ей, но она смотрит злобно. Телефон у нее в руках, и я боюсь, что она меня сфоткает, но затем вижу, как она набирает что-то. Подойдя ближе, Келси поворачивает телефон экраном, где открыта записная книжка с надписью: «МОЖЕШЬ ЕГО ЗАБРАТЬ».

Не понимаю, о чем речь, и она тычет пальцем в штору: Оливер.

Она снова набирает что-то, на этот раз: «ТОЛЬКО НЕ ЗАРАЗИ ЕГО».

Ну да, ничего другого я не умею, потому что отвратительна и заразна.

Показываю пальцы вверх и делано улыбаюсь, Келси уходит.

Папа все еще смотрит телик, явно заинтересованный рекламой сверхсильного чистящего средства для душа, но Голди внимательно изучает мое лицо.

Хочется сказать ей, чтоб не совала нос в чужие дела, но теперь я – ее дело.

– Эти хештеги многого недоговаривают. Придется потом все тебе рассказать.

Голди улыбается и отвечает:

– Буду рада.

Вновь хожу по своей части палаты, поглядывая на телефон и проверяя хештег. Келси пока не разместила ничего о нашем разрыве, и у меня такое чувство, будто поднимаюсь на старом скрипучем лифте в нашем доме.