Иван Зорин - Время сомнамбул

— А того охранника, с наглыми глазами, похоже, подкосило, — сказал он дремавшему на постели учителю, едва сдержавшись, чтобы не добавить: «Божья кара».

За него это сделал учитель.

— Да что вы говорите! — встрепенулся он, приподнимаясь на локте. — Получил по заслугам, не жалко. Значит, скоро с нами окажется. Можно и счеты свести, как думаете?

— Разве это что-то изменит? Да он уже и не поймет.

— Вы правы, это я к слову. — Учитель почесал затылок. — Значит, болезнь бушует и за забором. Готовьтесь, святой отец.

— К чему? И не называйте меня, пожалуйста, так.

— Ладно, ладно. Полагаю, стена скоро рухнет. Она стала бессмысленной, и охранники побегут, как крысы. Весь город будет принадлежать сомнамбулам. Вот увидите!

Вскочив, учитель щелкнул пальцами, выражая уверенность.

И ближайшая неделя подтвердила его правоту.

В городе уже полным ходом шла вакханалия. Спиртное, которое доставали, где только могли, развязывало языки.

— А что терять, хоть напьемся напоследок.

— Да, теперь всех накроет. А начальство, вот увидите, на вертолетах смоется.

— Как пить дать! Надо бы мэра с его людьми в лагерь отправить, пока не поздно.

— В лагерь? А кому его охранять? Солдаты-то разбежались. Там одни «изолированные». Теперь уже и не «изолированные». — Раздавался пьяный смех. — Короче, они не сегодня-завтра сюда пожалуют. Ждите.

Все в ужасе замолкли.

Но иные куражились:

— Скорей бы уж, что ли. Надоело умирать от страха.

А сами втайне надеялись, что проскочат, что болезнь каким-то чудом обойдет их стороной. Разливали еще вина и спьяну цеплялись за соломинку.

— А может, проспиртоваться насквозь, тогда и вирус не возьмет?

— Ага, не возьмет! Неклясов уж на что был пропойца, а заболел первым. Нет, все тут сгинем, помяните мое слово.

Вечером в лагере были выставлены обычные караулы, а ночью началось повальное бегство. Ужас, дикий ужас перед лунатизмом оказался сильнее логики, погнав охранников куда глаза глядят. К полудню казармы опустели. Город остался беззащитным, готовым пасть перед сомнамбулами. И те не преминули воспользоваться представившейся свободой. А вместе с ними, прорвав рубеж обороны, в окраинные кварталы хлынула болезнь.

— Они идут! — заметались по центральным улицам горожане, видевшие издалека фигуры с раскинутыми, как у распятых, руками.

— Где? Где? — сбиваясь в кучки, спрашивали их.

— Со стороны лагеря, они повсюду. Скоро будут здесь!

Молодой мужчина выскочил из дома с ружьем.

— Надо стрелять! — кричал он, бешено сверкая глазами. — Слышите, надо стрелять!

— В кого? — остановили его. — Там же у всех родственники, а есть еще и заключенные фильтрационного барака. С ними как быть?

— К черту разбирательства! Положим их всех! У меня дома дети, я никого не подпущу!

— А мертвых куда? Пока похоронишь, заразишься. Уж если охранники не убереглись.

— Мне плевать, — упрямо повторил мужчина, сжимая ружье, — сюда никто не подойдет.

— А солдаты? У них тоже оружие. Начни палить, решат, что сомнамбула. Кто будет разбираться?

Последний довод охладил мужчину. Он поставил ружье прикладом на землю.

— Так что же делать?

— Надо всем уходить в тундру. Срочно.

— А кордоны?

— Как-нибудь договоримся, они же люди. А не пропустят, прорвемся.

Огромная толпа, включая женщин, детей и беглых солдат, повалила из города.

Мэр, которому доложили о происходящем, позвонил губернатору.

— У нас есть новые больные, и солдаты бросили свои посты около лагеря. Положение критическое, через час-другой «изолированные» будут в городе.

— И что вы от меня хотите? — сухо спросил губернатор. — Мы направили вам врачей, солдат, сделали все, что смогли. Вы так рвались взять управление в свои руки, но все провалили.

Мэр обомлел.

— Ну, эвакуируйте хотя бы детей. Пришлите вертолеты, для этого еще есть время.

Губернатор сделал паузу.

— Это слишком рискованно. — Он закашлялся, продолжив охрипшим голосом. — Я отвечаю за весь край, у меня десятки таких городов, как ваш. Вы это должны понимать. Кроме того… — Он снова закашлялся. — У нас тоже зафиксированы случаи… э-э… распространившегося у вас заболевания.

Мэр сглотнул слюну.

— Наш врач?

— Да. Заразился министерский гардеробщик, принимавший у него плащ. Оба изолированы. Но у гардеробщика семья, и неизвестно, с кем он еще контактировал. Теперь вы понимаете?

Мэр дал отбой.

Жители, оставшиеся в городе, заперли свои дома, опустив на окнах ставни, как перед входом вражеской армии. Они ждали сами не зная чего, но непременно ужасного, неотвратимо надвигавшегося, — апокалипсиса, не меньше. Ничего не понимавшие дети, глядя на трясущиххся от страха, истерично покрикивающих матерей, испуганно плакали. Их отцы в это время припали к окнам, готовые грудью защищать свои семьи, но совершенно не представляли, как. Все готовились не иначе как к последним дням, рисуя картины Страшного суда, однако все прошло на редкость мирно.

Оказавшись в привычной обстановке, на улицах, где провели большую часть жизни, сомнамбулы разбрелись по своим домам. Они действовали рефлекторно, на автопилоте. Их встретили забаррикадированные двери и наглухо закрытые окна. Они пробовали в них стучать. Им не открывали. Однако уходить сомнамбулы не собирались, продолжая топтаться на тротуарах. Ощупывая стены, они проводили ладонями по штукатурке, оставлявшей белую сажу, и начинали выть. Их вой подхватывали другие сомнамбулы, попавшие в такое же положение, и вскоре над городом стоял невыносимый рев, будто включили сирену воздушной тревоги.

— И собака скулит, если ее домой не пускают, — перекрикивал вой священник, расхаживая по улицам. — Будьте же людьми, это же ваши родственники. Помогите им, они и так настрадались.

— Вот и забирай их к себе в церковь! — раздалось из одного окна.

Однако многие, смутившись, открыли двери. Помимо милосердия для этого нашлась куда более прозаическая, зато веская, как все прозаическое, причина. Один из лунатиков, благообразный старик, глава многочисленного семейства, трижды или четырежды ставший дедом и даже прадедом, с самого своего рождения проживавший в огромном бревенчатом доме с двускатной крышей, оказавшись у обитой потрескавшимся дерматином двери с гладкой, обесцветившийся от бесчисленных прикосновений ручкой, которую с полчаса тщетно дергал, каким-то чудом поджег свое жилище. Как ему это удалось и сделал ли это он, никто не видел, но пожар удался на славу, тем более что тушить его было некому. Весть о том мгновенно разнеслась по городу, оказав влияние на упрямцев, всё еще державших свои двери на замке.

А вот на чете Варгиных освобождение лагеря, как раньше и его основание, никак не сказалось. Все это время они жили в родном доме, как и тридцать лет назад. Сначала полицейские отселили из него двух их здоровых сыновей, потом к ним въехала пара с огромными, наспех собранными чемоданами, на которую они не обратили ни малейшего внимания — ни когда гости были рядом, ни когда вместе с другими покинули лагерь, превратившийся снова в опустевший рыбацкий поселок.