Иван Зорин - Время сомнамбул

— В чем там дело? — крикнул несколько отставший провизор.

— Осторожно, они опасны! — обернувшись, заорал из ворот полицейский. И в этот момент получил удар по голове. Иван Грач, скалясь, наклонился за вывалившимся из его рук автоматом. Потом, распрямившись, дал очередь от живота, как когда-то учили его в армии. Водитель, провизор, владелец кафе и еще несколько человек, пришедших с ними, упали. Грач выпустил все патроны. Через несколько минут все кончилось. Над церковным двором повисла тишина. Убивать больше было некого, и оставшиеся в живых лунатики постепенно впадали в спячку. Младший сын Варгиных, которого накануне насмешливо устыдил водитель — второй раз отказываться нельзя, видишь, без тебя, вроде как, ничего не получается, — не принимал участия в последней атаке. Оставшись лежать, уткнувшись в землю, он осторожно поднял голову. Увидев, как из ворот на ощупь выходят лунатики, медленно встал. Пройдя мимо убитого полицейского, лежавшего с выпученными глазами и перекошенным ртом, он пробрался на церковный двор. Там он снял с ограды мертвого брата, разыскал среди груды трупов родителей — те лежали в обнимку, точно защищая друг друга телами. Крепко сцепив руки, они остались неразлучными и в смерти. Сев на окровавленную землю, их младший сын обхватил голову руками и тихо завыл. Кроме него, на весь город здоровых осталось лишь несколько человек, предпочивших отсидеться дома. Им оставалось наглухо забаррикадироваться и ждать. Ждать неизвестно чего. Скорее всего голодной смерти. Если только раньше не покончат с собой. А уж о безумии и говорить не приходится. Впрочем, оно давно было с ними, вскоре после оккупации вируса.

Так в городе наступила власть сомнамбул, о которой они даже не подозревали.

Как обычно прилетевшие в полдень вертолеты зависли над заваленным трупами церковным двором, убедившись, что провизию скидывать некому, долго кружили над городом. Сделанные с них снимки легли на стол губернатора. Помимо бродивших, сидевших, лежавших повсюду сомнамбул, которые после вспышки разрушительных действий постепенно впадали в привычную апатию, они засвидетельствовали случаи каннибализма. А почему нет? После выброса подавляемой агрессии расторможенное подсознание сомнамбул продолжило выплескивать глубоко коренившиеся желания, пробуждая первобытные инстинкты. Так пришел черед еще одной похороненной в недрах подсознания склонности гомо сапиенса. А что удивительного? Для хищника, а кто рискнет оспаривать, что человек — хищник, мясо всегда мясо, а жертвой может стать любой. Такова природа, тут уж ничего не попишешь. В своём развитии человечество прошло через каннибализм, и, вероятно, наша внутривидовая борьба, стыдливо называемая конкуренцией, наша война за место под солнцем, вполне допустимая и поощряемая, считающаяся даже двигателем прогресса, этот наш цивилизованный «каннибализм» является всего лишь отголоском того древнего, в котором отсутствовало лицемерие кавычек. Быть может, тот первичный каннибализм как раз и заставил избегать друг друга, приведя к заселению материков? Глубоко засевший в нас, он рождает желание остаться в одиночестве, получив неприятное известие одному пережить удар судьбы. Недоверие, страх, ужас, которые вызывает Другой, особенно в минуту слабости, — оттуда. Да и так ли далеко мы ушли? Пожирать ближнего, пожирать фигурально или буквально — с философской точки зрения разница невелика. А какой спрос с лунатиков? Вместе с помрачением сознания, тонкий слой которого скрыла черная пелена, в первозданной чистоте вернулось и наспех прикрытое цивилизацией зверство. Очевидно, все так и обстоит, даже сомневаться не приходится. И все же каннибализм стал последней каплей. Просмотрев фото еще раз, губернатор распорядился прекратить снабжение города. Людей в городе не осталось, а разводить звероферму не имело смысла. Чем быстрее хищники уничтожат друг друга, тем лучше. И все к этому шло. Грязь, разложение и нечистоты должны были привести к эпидемии дизентерии. Немытые, завшивевшие сомнамбулы вскоре падут жертвой какой-нибудь инфекции, которая быстро сведет их в могилу, очистив, наконец, город.

Но лунатиков, как диких животных, ничего не брало. Им отключили электричество. Оно им было не нужно. Вместо воды из крана они пили из грязных луж. На футбольных площадках, где раньше гоняли мяч, дети-сомнамбулы сидели на корточках каменными истуканами, засунув в рот грязный палец. Они сосали его во сне, как младенцы, спящие с широко открытыми, словно при базедовой болезни, глазами, и только время от времени повторяли какое-нибудь односложное междометие вроде «ням-ням» или «кляк-кляк». Все это производило жуткое впечатление. Разведывательный вертолет ежедневно кружил над городом, доставляя губернатору все новые снимки. Один был мерзостнее другого. Мало того, что процветал каннибализм, мало того, что город тонул в экскрементах — сомнамбулы испражнялись где попало, — так среди них еще восторжествовала грубая сила. Болезнь не притупила сексуального влечения, если только не наоборот, как это бывает во многих случаях врожденного идиотизма, усилило его, и женщин насиловали прямо на улицах. Совокуплялись с животной страстью, посреди грязи, объедков и гниющего человеческого мяса. Женщины, которых лучше назвать самками, впрочем, не сопротивлялись, молча принимая свою долю, как коровы, подпустившие быка. Они отдавались покорно, но все равно получали потом побои от озверевших партнеров. Кричала и вырывалась только одна — воспитательница детского сада, которую обошел стороной вирус, уготовив ей другую ужасную судьбу. Подняв голову к небу, она громко умоляла летчика, наблюдавшего всю сцену, о помощи. Но спускаться у того не было приказа, да и откуда ему было знать, что она не одна из сомнамбул? Отсутствие у нее болезни делало ее сильнее, ее реакции были быстрее, а движения резче, чем у лунатиков. Но их было несколько. И все равно она отбивалась, пока мордатый сторож не ударил ее сзади палкой. Она захрипела и затихла. Летчик не смог сделать снимок. Вместо этого он выпустил пулеметную очередь, прибавив в городе несколько мертвецов. Сообщать об этом он, конечно, не собирался. Подумаешь, сомнамбулы, ими больше никто не интересовался. Вертолет быстро лег набок и, тарахтя, понесся из ада. А оставшиеся в нем грешники продолжали участвовать в кошмарах. Дошло до того, что стали убивать детей. Они были хуже дикарей. Хуже львов, которые пожирают котят от других самцов. У тех жестокость оправдывается продолжением своего рода, а здесь все было бессмысленно. Убивали ради убийства. Просто так. Как маньяки в фильме ужасов. Лагерный охранник, тот самый, пристреливший заболевших собак, наткнувшись на ребенка, перерезал ему горло кухонным ножом.