Рейчел Липпинкотт - Все это время

– Марли! – кричу на бегу.

В воздухе шипит электрический разряд – грозная молния рассекает небо надвое. Обжигающая боль пронизывает мой шрам, но я стараюсь не думать о ней, выбросить из головы наплывающие воспоминания. Бреду всё вперед, снова и снова выкрикивая ее имя.

– Марли, где ты?

Спотыкаясь, выбегаю на улицу, озираюсь по сторонам: фонари ярко светят сквозь дождевую завесу, борются с наступающей темнотой, грозящей захлестнуть всё вокруг. Снова вспышка ослепительного света – молния бьет в трансформатор в дальнем конце улицы, и весь квартал озаряют фейерверки искр. Вглядываюсь в пелену дождя, но ветер швыряет мне в лицо потоки воды, а голова раскалывается от боли. Уличные фонари начинают гаснуть один за другим, темнота мчится ко мне, и вот уже вся улица погружается во мрак.

Тяв-тяв!

Джорджия.

Стремительно поворачиваюсь обратно к дому, и все огни разом загораются, осветив лужайку, крыльцо, дорожку к подвалу. Марли вернулась? В небе опять мелькает молния, и на миг я вижу прямо перед собой чей-то силуэт, а потом боль ударяет меня под дых, рикошетом бьет в голову, распространяется по всему телу. Боль настолько ослепительна, что я могу только кричать и падаю ничком. Ничто не останавливает мое падение. Ударяюсь головой о твердую землю.

Потом – темнота.

Яркий свет.

Пытаюсь вскинуть руку, но какая-то медсестра меня держит.

Разбитое стекло.

Лицо Кимберли.

Пронзительный крик.

Ремень безопасности перетягивает ее грудь.

– Вызовите доктора Бенефилд, немедленно!

Длинные каштановые волосы, окруженные нимбом света. Карие глаза.

Марли?

Марли. Где Марли?

Снова открываю глаза и вижу доктора Бенефилд: она пристально рассматривает мое лицо. Увидев, что я очнулся, женщина улыбается, снимает очки и надевает на голову.

– Добро пожаловать в мир живых, мистер, – громко говорит она. Ее слова звучат очень ясно и отчетливо, действуя на меня как удар обухом по голове. Болезненно морщусь. – Ну и напугали же вы нас. Вы слышите меня?

Открываю рот, но в горле саднит, как будто в него песку насыпали, во рту сухо.

– М… – хриплю я.

Такое чувство, будто мои голосовые связки пересыпаны мелкими осколками стекла.

– Не разговаривайте, – инструктирует меня доктор Бенефилд.

Но мне нужно говорить, нужно спросить, где Марли. Я помню только ослепительную вспышку молнии, вой ветра и то, что нигде не смог найти Марли.

– Мар… – хрипло выдыхаю я, морщась от боли. Доктор Бенефилд похлопывает меня по руке и с серьезным видом качает головой.

– Тс-с-с, – настаивает она. – Я позову ваших родных, они так обрадуются.

Смотрю, как она уходит, борюсь с желанием закрыть глаза, хотя свет слишком яркий, всё вокруг расплывается, как в тумане.

Сосредотачиваюсь на голосах, раздающихся за пределами комнаты, но у меня совершенно нет сил, тело отказывается двигаться. Рядом со мной громко пищит какой-то аппарат, фиксируя мой участившийся пульс.

– Кое-кто очень рад, что вы проснулись, – говорит доктор Бенефилд.

Марли.

Снова нахожу взглядом доктора Бенефилд – ее силуэт всё еще нечеткий, но я вижу, что рядом с врачом стоит девушка, ее рука зафиксирована перед грудью повязкой.

Она открывает дверь шире и…

Комната начинает вращаться. Я хватаюсь за поручень больничной койки, дышать трудно. Зажмуриваюсь, жду, пока пройдет головокружение, и всё вокруг станет нормальным. Наверное, я очень сильно ударился головой, иначе с чего бы такое? Почему я снова вижу галлюцинацию, да еще такую яркую?

Но, открыв глаза, я теряю способность дышать.

Потому что в палату входит вовсе не Марли.

Это Кимберли.

И на этот раз она не исчезает.

Зато я отключаюсь.

Проснувшись, я не открываю глаза, лежу, крепко зажмурившись: мне приснился кошмар про Кимберли. Слышу писк аппаратов рядом со мной, мне в нос ударяет стерильный запах больничных простыней, а еще кто-то легонько, ласково поглаживает меня по руке.

Должно быть, во время грозы я крепко приложился головой, так сильно травмировался, что меня снова пришлось везти в больницу. Так сильно, что у меня опять начались видения.

– Ох уж эти летние грозы! Дождь побил мои розы. Почему они…

– Мама, – хриплю я.

Открываю глаза и вздыхаю с облегчением: вместо призрака Кимберли у моей кровати сидит мама, и ее силуэт четкий, не расплывается. Обвожу взглядом палату; нет сил подняться и сесть, мысли тяжело ворочаются в голове, я воспринимаю происходящее вокруг меня как замедленное кино.

Мама вскидывает глаза, ахает и начинает покрывать поцелуями мое лицо, попутно заливая его слезами.

– Я думала, что уже никогда этого не услышу!

– Что случилось? – спрашиваю я. Издаю тяжкий стон, поднимаю руку и тянусь к голове. – Я упал. Ударился головой, вроде бы.

Мама слегка хмурится, ее ладонь, похлопывающая мою руку, замирает.

– Ты что-нибудь помнишь?

Таращусь на нее, не сводя глаз. О чем она говорит? Я же только что сказал, что именно помню.

– Ага. Я упал и ударился головой, пока искал Марли во время грозы. Правильно?

Мама спадает с лица. Что еще мне полагается помнить? У меня почти останавливается сердце. Пожалуйста, мама, только не говори, что с Марли что-то случилось.

– Марли? Я… Ты попал в аварию, Кайл, – продолжает мама, вглядываясь в мое лицо. – Ты ехал на машине с Кимберли.

Хлопаю глазами, качаю головой. Как будто я могу о таком забыть. Зачем она сейчас об этом напоминает?

– Ага, мама, – говорю я, слабо пожимая ее руку, так что натягивается тонкая трубочка, соединяющая мое запястье с капельницей. – Это же было год назад, а вчера ночью я упал на нашем заднем дворе.

Мама смотрит на меня большими глазами.

– Ты запутался, золотце. Ты долго… спал, – говорит она, сдвигая брови. – Находился в коме.

– Где? – Молчу, смотрю на нее во все глаза. Насколько же сильно я вчера ударился головой? – В коме? И как долго?

– Восемь недель, – отвечает мама.

Что? Если уж мне так поплохело, то что же случилось с Марли? Неужели она пострадала во время той грозы?

– Где Марли? – спрашиваю я маму, с каждой секундой волнуясь всё сильнее.

Мама глядит на меня с тревогой, в конце концов спрашивает:

– Кто?

Я весь холодею, в животе как будто образуется кусок льда.

Скрежет металла. Перекошенное от ужаса лицо Кимберли. Мигающие у меня над головой лампы в больничном коридоре.

Но… это полная бессмыслица.

Где же Марли?

– Мне нужно уйти отсюда, – заявляю я. Паника стискивает мне грудь острыми когтями. Пытаюсь встать, но ноги отказываются двигаться. Скосив глаза, вижу, что вся моя нога, от кончиков пальцев до бедра, в гипсе, и когда я пытаюсь ею пошевелить, боль пронизывает каждую косточку. Меня накрывает ощущение дежавю. Дежавю и ужас.