Л. Шэн - Бездушный

Но я не хотел этого делать. Мне хотелось трахнуть ее и избавиться от этого странного влечения к ней раз и навсегда.

Надеясь, что мне откроет не чертова Рози, я постучал в дверь. А через несколько секунд постучал вновь, но уже кулаком. И только после этого услышал шаги. Когда она открыла дверь, меня охватило дикое желание рывком притянуть ее к себе и целовать до тех пор, пока не опухнут ее губы. Но я не мог этого сделать, поэтому просто улыбнулся и слегка ослабил галстук. На ее лице виднелись пятна коричневой, желтой и зеленой красок. Землистых цветов. Ее виски блестели от пота и их облепили сумасбродные пурпурные волосы. Она была в ярких легинсах и мешковатой, заляпанной краской белой рубашке. И босиком.

Такая естественная. И красивая.

– Привет, – воскликнула она и показала на наушники, свисавшие с ее плеч на тонких проводках. – Прости, я слушала музыку. Я получила письмо о слиянии компаний. Поздравляю. Ты хочешь, чтобы я что-то сделала?

Да. Обхвати губами мой член и отсоси. Жестко.

– Пойдем поужинаем, – вместо этого сказал я.

Видимо, я совсем тронулся умом, потому что этим приглашением нарушил сразу несколько своих правил.

Никаких свиданий.

Никаких свиданий со Служанкой.

Пресекать на корню возможную привязанность.

Не ставить себя в уязвимое положение.

Но я очень сильно хотел трахнуть ее, особенно после всех этих лет, прежде чем вернуться в Лос-Анджелес.

Она несколько раз моргнула, а затем выпалила:

– Нет.

Но в ее голосе не слышались равнодушие и бессердечность. Скорее удивление и нотки смущения.

– Это не очень хорошая идея, и ты это знаешь, – добавила она, сжимая заляпанной краской рукой белую дверь.

– А почему, черт побери, нет?

– Ну, я сходу могу назвать с полтысячи причин, и, пожалуй, начну с самых очевидных – ты мой босс и называешь меня Служанкой.

– Это ласковое прозвище, – возразил я. – И если оно тебе не нравится, я могу его не использовать. Что еще?

Она усмехнулась.

– Когда ты нанимал меня, то пообещал, что нас будут связывать только рабочие отношения и ничего больше.

– Ну и что? – фыркнул я, начиная терять терпение. Она хоть понимала, что отказывалась от того, что я еще никому не предлагал? – А теперь я хочу, чтобы ты отправилась со мной поужинать. К тому же я планирую полакомиться бифштексом, а не твоей киской.

Возможно, я немного переборщил, потому что Служанка – Эмилия , черт подери – попыталась захлопнуть передо мной дверь. Но мне все же удалось просунуть ногу в щель. Она придавила мою ногу, но я не стал обращать на это внимания.

– Хорошо. Давай закажем ужин сюда. Что за реакция? Тебе и самой нужно поесть. Кроме того, Рози ведь дома. Верно? Не думаешь же ты, что я попытаюсь трахнуть тебя на глазах у твоей сестры?

Но судя по выражению, появившемуся на ее лице, именно так она и думала.

Наверное, я это заслужил.

Я поднял три пальца вверх и вздернул подбородок.

– Слово скаута.

Эмилия нерешительно приоткрыла дверь, но не пропустила меня.

– Мы закажем еду и поужинаем, но на этом все, – предупредила она и только потом отошла в сторону, разрешая мне войти в ее маленький мир.

Я ворвался в ее квартиру и в ее жизнь. Пол цвета светлого дерева дополнялся белыми стенами, кухонным гарнитуром и немногочисленной мебелью, видневшейся в открытой планировке помещения. Это место напоминало психиатрическую больницу. В углу гостиной рядом с окном, в котором виднелся город, стоял мольберт и большой холст с незаконченной картиной. Вишневое дерево на берегу озера. Рисунок получился настолько ярким и четким, будто стоит протянуть руку, и ты окажешься там. Но это обманное ощущение. Мы находились в бетонном царстве в окружении небоскребов. Дыма промышленных труб и зеркал.

Интересно . Выходит, Служанка рисовала картины. Меня это не удивило. Она действительно была талантлива. И ее мазня не выглядела безвкусной или навеянной модой. Ее творчество наводило на размышление. Но при этом не граничило с безумием. На самом деле оно показалось мне практически идеальным.

Служанка стояла ко мне спиной. И мы оба смотрели на картину.

– Почему именно цветущие вишни? – спросил я на десять лет позже, чем следовало.

Служанка всегда неровно дышала к этому дереву. Она рисовала и прочую фигню на всем, что попадалось под руку: учебниках, рюкзаке, одежде, руках. Но цветы вишни встречались чаще остального. Да она даже волосы выкрасила в тот же оттенок.

– Потому что они красивы и… не знаю, цветы так быстро увядают. – По тону ее голоса я догадался, что она улыбалась. – В детстве бабушка каждую весну возила меня в Вашингтон на фестиваль цветущей вишни. Только меня. И я целый год ждала этой поездки. Нам никогда не удавалось накопить побольше денег, чтобы гулять там весь день, сходить после этого в ресторан… но это имело для меня большое значение. Просто огромное.

Она замолчала на мгновение.

– Но когда мне было семь лет, она заболела. У нее обнаружили рак. И поездки пришлось отложить. Я с трудом понимала, как она могла умереть, уйти и больше не вернуться, поэтому она рассказала мне о сакуре. В Японию люди съезжаются со всего мира, чтобы посмотреть, как цветут деревья. Этот сезон длится недолго, но зрелище захватывает дух. А затем цветы увядают, опадают на землю и разносятся ветром. Бабушка говорила, что период цветения вишни – это жизнь. Милая и красивая, но предательски короткая. Вот почему не стоит тратить ее на то, что тебе не хочется делать. И стоит проводить ее с людьми… которых любишь.

Ее глаза медленно закрылись, а губы приоткрылись для глубокого вдоха.

Она замолчала, а у меня, черт побери, перехватило дыхание. Потому что я понимал, почему она замолчала. Из-за меня.

И того, что я сделал.

Из-за своих эгоистичных причин я не позволял ей проводить время с любимыми людьми – с родителями и сестрой – с тех пор, как ей исполнилось восемнадцать.

– Черт побери, да я тут прям нюни развела, – усмехнулась она. – Прости.

– Не извиняйся.

Сглотнув, я шагнул к ней, чтобы мы оказались рядом, но при этом продолжали смотреть на картину.

– Дерьмо случается. Моя мама умерла, когда мне было девять лет.

– Я знаю. – Ее голос прозвучал безрадостно, но не встревоженно. – Наверно, тебе было нелегко.

Обычно людям не нравилось, когда я вспоминал о своей покойной матери. Никому не хотелось иметь дело с чужим горем.

– Хоть ты сама признала, что нюня, я не смог отдать тебе пальмовую ветвь первенства и вытащил свой козырь, – спокойно ответил я и пожал плечами.

– Вишес. – Она рассмеялась, а затем, повернувшись ко мне, посмотрела на меня так, как смотрят учителя на разочаровавших их учеников.

Я усмехнулся.

– Ты же и сама понимаешь, что умершая мама бьет по степени жалости умершую бабушку.