Кира Мон - Спаси меня от холода ночи

– Перестань, Нилл! – тихо прошу я.

– Почему тебе обязательно надо было идти туда в одиночку? Почему ты мне не доверяешь? И назови хоть одну причину, почему твоему мерзавцу-отцу не…

– Нилл!

– Да пошло оно! – Нилл резко разворачивается, делает шаг по направлению к дому, и в следующий момент я повисаю у него на руке.

– Прекрати же! Прекрати! Ты туда не пойдешь! Прости меня. Прости, что я тебе не доверилась, это была ошибка, я была… я была…

По Ниллу видно, что он с трудом сдерживается, чтобы просто не стряхнуть меня.

– Пожалуйста, – настаиваю я. – Не впутывайся туда. Наверное, это был неправильный путь, наверное, надо было поступить по-другому…

– Наверное, это был неправильный путь – подставляться твоему отцу как боксерская груша? Это ты пытаешься мне сказать?

Пораженная, я выпускаю его руку. В тот же миг Нилл замечает, что его колючий сарказм ранит больнее, чем все, что он в ярости наговорил до этого. Он трет лицо.

– Извини. Это было… мне жаль.

– Я не хочу, чтобы ты делал то же самое, что и он.

Нилл тяжело приваливается к машине.

Я ловлю его взгляд:

– Я ненавижу это, понимаешь? Я ненавижу то, что он творит, презираю его за это, меня от него тошнит. Я желаю ему смерти. И мне становится плохо от единственной мысли, что ты можешь поступить так же, как он.

Никогда я не смогу быть с человеком, для которого насилие является средством достижения цели, никогда.

Молчание между нами висит так долго, что я уже готова разреветься. Если он сейчас войдет туда, я его потеряю.

– Хорошо. – Звучит не особенно убедительно, а у него в глазах я читаю сомнение. – Но если…

Вой сирен. Я уже давно слышу этот сигнал и не обращаю на него внимания, однако, когда машина «Скорой помощи» сворачивает на нашу улицу, оглядываюсь. Фургон резко тормозит перед подъездной дорожкой, метрах в двадцати от нас с Ниллом. Сирена смолкает, а мигающие синие огни при дневном свете выглядят безобидно, чего не скажешь о врачах, которые, выскочив из машины и захватив носилки, в спешке бегут к моему дому. Что?.. Мама? Пиппа? Пиппа!

Рванув вперед, я проношусь по дорожке в распахнутую настежь входную дверь.

– Пиппа? – Голоса раздаются из гостиной, но я все равно вскидываю глаза на лестницу, которая ведет к комнате сестры. И к моей бывшей комнате, превратившейся в музыкальную комнату. – Пиппа!

Ко мне выходит один из медиков.

– Кто вы?

– Я живу здесь. Пиппа! – Мне хочется броситься вверх по лестнице, потому что от мысли пойти в гостиную пронзает ужас. Должно быть, она до сих пор в своей комнате… нет. Что бы тут ни произошло, она вмешалась, взяла на себя мою роль, она…

– Вы здесь живете? – Голос доктора становится громче, по-видимому, он задает мне этот вопрос уже не в первый раз.

– Нет, я… жила здесь раньше, я Сиенна Салливан, одна из двух дочерей.

– А вы?..

– Я Нилл Кеннан, друг Сиенны. – То, что Нилл стоит у меня за спиной, я осознаю лишь в тот момент, когда слышу его голос.

– Кто-нибудь из вас присутствовал при инциденте?

– При каком инциденте? Что случилось? Где моя сестра?

– Сиенна!

Открывается дверь в гостиную, санитары стараются аккуратно вынести из комнаты носилки. Позади них я вижу маму, а на носилках… не хочу смотреть, но я обязана, обязана знать, что произошло с Пиппой, он ее?..

На носилках лежит отец, и я вздрагиваю. Лицо бледное, глаза закрыты. Повязка на голове фиксирует компресс, по которому расплывается темное пятно.

– Осторожно, будьте добры, отойдите немного.

Врач, с которым я только что разговаривала, отодвигает меня в сторону, мужчины проходят мимо и скрываются за дверью. Один из них высоко поднимает флакон с жидкостью, прозрачная трубка заканчивается где-то под простыней, которой накрыли моего отца.

– Сиенна! – Мать бросается ко мне, и Нилл за мной с шипением втягивает в себя воздух. Выглядит она кошмарно. – Ты видела Пиппу?

– Что?

– Ты знаешь, где Пиппа?

– Но Пиппа… – Усилием воли пытаюсь обуздать ужас. – Пиппа ведь здесь.

– Была здесь. Она убежала.

– Почему?.. Что случилось? Что тут вообще стряслось? – Голос у меня становится все выше, кажется, что я рухнула в ледяную воду и тону, все глубже и глубже. Тьма внутри меня, которую всегда подавляла, вырывается и крадет воздух, которым я дышу.

– Не могу сейчас объяснить, мне нужно в клинику. Вероятно, мне придется… давать показания, но врачи и так хотят увезти меня с собой.

Да, естественно, они хотят. По сравнению с мамой мой вид тогда перед зеркалом был вообще невинным. Нижняя губа покрыта запекшейся кровью и опухла, глубокая царапина над левой скулой заклеена пластырем, глаз заплыл. Область вокруг правого глаза тоже уже потемнела, а разговаривает она как-то нечетко, как будто рот наполнен лишней жидкостью. Она кладет мне ладонь на предплечье, и я смотрю на окровавленные костяшки пальцев.

– Можешь остаться здесь? Если вернется Пиппа…

– Конечно.

– Я позвоню тебе из больницы.

– Хорошо. Можешь сказать мне?..

– Миссис Салливан? – Возле нас останавливается один из санитаров. – Не могли бы вы пройти с нами?

– Разумеется. – Маме кое-как удается улыбнуться. Даже зубы у нее все в крови. Боже мой. Я еле смаргиваю подступившие слезы.

– Мама…

– Все наладится, сокровище мое, ты слышишь? – Тонкой, испачканной в крови рукой она проводит по моей щеке. – Я позвоню тебе из больницы.

– Я вам помогу! – Медик торопится подхватить ее под руку, но она отстраняет его, стараясь сохранить последние крупицы достоинства.

– Благодарю, все хорошо.

Хромая впереди него, она покидает дом, фургон «Скорой помощи» уже уехал, вместо него я вижу стоящий на улице служебный автомобиль поменьше.

– А вы не хотите поехать с нами? – вновь оглядывается санитар.

– Нет, я… нет, спасибо.

Пару секунд он не сводит с меня взгляда, затем отворачивается и уходит следом за моей матерью.

Я спиной чувствую присутствие Нилла, и когда облокачиваюсь на него, он обнимает меня рукой за плечи.

Полминуты спустя мы остаемся одни, никаких больше мигающих синих огней, никаких карет «Скорой помощи», никакого рева сирен.

Смотрю на распахнутую дверь в гостиную.

В прихожей все выглядит как обычно, ни одна картина не покосилась, даже ковровая дорожка на крупной плитке не сбилась. Подняв все свои внутренние щиты, я высвобождаюсь из объятий Нилла и направляюсь в гостиную.

На первый взгляд все нормально.

Но… нет. Нет.

Протягиваю руку, нашаривая дверной косяк, чтобы опереться. Стеклянный столик. Стеклянный столик перед диваном разбит: как паутина, по всей столешнице разбегаются тонкие линии, и там… это кровь? Это, черт возьми, кровь?

В глаза бросается все больше деталей. Ваза для фруктов валяется на полу, яблоко укатилось аж до самой стены. Бутылка с водой, которая всегда стояла на подносе, упала со стола. На темно-красном ковре сверкают осколки, а пятна на серой спинке дивана… и на блоке сестры для рисования… это… это правда…