Ульяна Соболева - О ком молчит Вереск

— Ты не убийца…ты не чудовище…ты просто потерянный, испуганный мальчик, который защищал свою мать. И правильно делал. Настоящий мужчина должен защищать того, кто слабее, защищать свою семью. Я бы на твоем месте сделал то же самое. Все. Проехали. Успокойся и возьми себя в руки. Ты жив, твоя мама жива. Вот и береги, и защищай ее дальше, как делаешь это сейчас. Вы сегодня вернетесь домой. Этот дом принадлежит вам. Все, что в нем — ваше. Все деньги заработанные Мартелли остаются с вами. Долг семье уплачен вдвойне. Спокойно живите дальше. Никто не посмеет вам предъявить.

— А ты?

Спросил, отодвигаясь, пряча лицо и отворачиваясь снова к окну. Чувствуя какой-то стыд и неловкость. В мозгах все еще другой отец….в мозгах полная каша и непонимание происходящего.

— А я? Я солгал…я больше не потревожу вас. Ни тебя. Ни твою мать. Я сегодня улетаю, вернусь через пару дней, чтобы окончить здесь все дела и…отправлюсь дальше гулять по миру.

— Но твой дом тоже здесь!

— Ошибаешься, малыш. Дом там, где тебя ждут…там, где твоя семья. Дом — это люди, которые тебя любят. У меня здесь нет дома.

Прозвучало адски горько и обреченно, и их взгляды встретились. Четыре черные бездны с золотой каймой, одинаково мрачно глубокие, одинаково безумные и подернутые дымкой отчаяния.

— Прошу прощения, что потревожил…Синьора проснулась.

Кто-то из слуг Сальваторе тихо постучал возле двери.

— Иди к матери, малыш. Вам надо поговорить. Убедись, что с ней все в порядке, и отпусти то, что тебя гложет. Жизнь продолжается…хоть она и та еще сука, но она женского пола. А все, что женского пола, Мартелли могут легко нагнуть впереди себя.

Подмигнул и снова отпил бренди, провожая Чезаре взглядом.

— Пол, выгони машину из гаража и отнеси мои вещи.

Я не писала так давно

Не говорила, что я очень

Шифруя чувства между строчек

Что я всегда и все равно

Что я отравлена, больна

До безобразия безумна

Конечно это безрассудно

Что ты меня глотком до дна

Что я так дико и ужасно

Совсем без гордости всегда

Но тешит, что не я одна

По краю бритвы так опасно

Злорадно ухмыльнется счастье

Ведь шрамы-близнецы кровят

Не только на моих запястьях

(с) Ульяна Соболева

Я ходила по своему огромному дому и смотрела, как выносят все, что принадлежало Марко. Мне нужно было избавиться от малейшего воспоминания о нем. А еще меня преследовала мысль о том, что я не могу здесь больше жить. Этот дом, который я любила, оказался пристанищем лживого лицемера-убийцы, который все это время издевался надо мной, притворяясь прекрасным мужем и хорошим отцом.

— Думаешь, ты нужна Сальве? У него таких, как ты, была сотня. Он менял их, как перчатки. Трахал даже при мне, предлагая разделить с ним трапезу. Вот о ком ты страдаешь.

— Ложь. ложь, он же был все время со мной.

— Не был, даже в Шанхае съездил к знаменитым китайским шлюхам и меня с собой звал. Так что он просто бросил тебя и свалил. Меня оставил расхлебывать свои косяки, а тебя просто вышвырнул, как надоевшую тряпку.

— Но. но ведь ты искал его, правда?

— Конечно, искал. Это тебе он изменял, а не мне. Мне он по-прежнему мой брат, и я носом землю рыл, чтобы найти.

Я проследила взглядом, как вынесли пакеты с его одеждой.

— Куда эти вещи синьора?

— Сжечь. Вывезти за пределы усадьбы и спалить к такой-то матери.

— Хорошо. Как скажете…но ведь можно их отнести к церкви и…

— Пусть горят. Пусть исчезнет все, что принадлежало ему.

Закрыла глаза и прислонилась к косяку двери его кабинета. Здесь он говорил мне о том, что считает Сальваторе мертвым. Приехал, привез какие-то бумаги, выложил передо мной на столе.

— Мы нашли обугленное тело. Не могу утверждать, что это мой брат, но некоторые приметы совпадают. Да пойми ты, Вереск…

— Юля!

— Хорошо, Юля! Пойми! Его нет! Будь это иначе, мои люди давно бы нашли!

— Если бы его не было, я бы об этом знала!

— Бабские глупости.

— Раньше ты так не говорил и прислушивался ко мне.

— Время идет, и люди меняются. Я тоже меняюсь. Теперь я — капо и отвечаю за нашу семью и за огромное братство. Мне не до сантиментов, Вереск.

— Юля!

— Хорошо…хорошо, Юля!

Подошел ко мне вплотную и обхватил руками за плечи.

— Давай похороним прошлое и начнем все сначала. Три года прошло. У тебя сын, мой любимый племянник, которого я усыновил. Я бросил все к твоим ногам и брошу еще. Только скажи, чего ты хочешь, и все будет у тебя. Хочешь, открою счет на твое имя и сделаю миллионершей? Хочешь, одарю тебя бриллиантами? Хочешь, я куплю для тебя египетскую пирамиду?

Повернулась к нему.

— Не хочу…Я ничего не хочу, Марко. Спасибо. Дай мне открыть мою мастерскую и помоги организовать выставки.

— Хорошо. Я куплю для тебя целое здание.

— Не надо зданий. За домом есть сарай, просто отремонтируй его, я буду работать там.

— Хорошо.

Снова попытался обнять, склонился к моему лицу за поцелуем, но меня тут же затошнило, и я вырвалась из его рук.

— Почему? Почемууу?

— Потому что я не люблю тебя…потому что ты знал об этом, когда женился на мне.

— Но я надеялся!

— Зря. Мы можем развестись прямо сейчас.

Встретилась с ним взглядом, и мне стало жаль его…захотелось утешить, обнять.

— Нет, Юля…мы не разведемся. Я буду ждать. Наверное, еще слишком рано.

— Не жди. Этого может никогда не случиться.

— А я подожду. Я люблю тебя. Давно. Безнадежно и очень сильно люблю тебя.

В кабинете почти ничего не осталось кроме стола и детского рисунка Чезаре под толстым стеклом. Это он рисовал для Марко на день рождения.

Мужчина с тростью, женщина в сиреневом платье и мальчик с мячом. Это я, Марко и Чезаре.

Перед глазами возникло лицо покойного мужа и то, как он взял рисунок, как был рад ему, как подбросил Чезаре в воздух. И тут же это лицо заменило другое. Перекошенное злобой, похожее на адскую маску ненависти.

«— Убийцаааа — это ты…ты, а не Сальва, грязный и подлый убийца. Тыыыы!

Я зашлась в истерике, извиваясь и пытаясь вырваться, мне казалось, что я схожу с ума от отчаяния, боли, разочарования и бессилия.

— Дааа, это я. Все я. Все из-за тебя.

Он втащил меня в мастерскую и повалил на пол, нападая сверху, задирая подол моего платья.

— Нет, мразь! Из-за себя! Из-за твоей зависти! Ты все это делал ради себя!

Он накидывался снова, а я отталкивала. Мы сражались неистово, и он не смотрел на то, что я женщина, бил наотмашь по лицу, по груди, в живот изо всех сил так, чтоб нанести больше повреждений. Хватал и выдирал клочьями мои волосы, когда я пыталась бежать, и он снова опрокидывал меня на спину.

Сил почти не оставалось. Я хрипела и ослабла от долгого сопротивления.

— Остановииись, Маркооо…Ради Чезаре…пожалуйста, подумай о сыне…