Марианна Кожевникова - Начинаем жить

Чем дольше Миша думал, тем отчетливее видел расклад. Он поедет, подготовит почву, Ляля за это время выучит язык, а там, глядишь, они и переберутся.

В глубине души Мише льстило, что его оценили как специалиста, и не где-нибудь, а в Америке. Ему ли не знать, какие люди прилагали усилия, чтобы уехать. А его зовут, приглашают. Приятно. Почетно. Он даже как-то подтянулся за рулем. Самоуважение не последняя в жизни вещь. Ляле тоже должно быть приятно, что муж у нее выходит на международный уровень.

Свернув на дорогу, ведущую к поселку, Миша вмиг скатился с международного уровня на деревенский. Ухабы, ямки, ямищи. «Там небось таких дорог и в помине нет», — подумал он, поглядывая критическим взором на разномастные домики, теснящиеся вдоль проселка.

Он и впрямь вдруг почувствовал себя иностранцем — европейцем, американцем, — только что из Англии приехал и опять скоро уедет. Хорошо, что удалось принять участие в конференции, хорошо, что заметили его доклад. Ляля ему помогла, она прочный, надежный тыл, он прошел боевое крещение и спокойно мог двигаться дальше.

Иркина сказка давно кончилась, и она показывала Васе в окно разные домики. «Скоро совсем другие увидит», — подумал Миша. Иринка попросила поставить ей «Золушку», но оказалось, что они уже приехали.

— Вылезаем, — распорядился Миша, остановив машину перед воротами.

— Папа, подожди, — зашептала ему дочка. — Я хочу свой новый дождевик надеть, тогда вылезу.

— Ирка, не дури, жара на улице, а ты в дождевике! Курам на смех.

— Не на смех! Не на смех! — заспорила Ирина. — Скажи, что тебе жалко!

Она уже распустила губы, готовясь зареветь во весь голос, а этого Миша допустить не мог. Он мигом достал из стоящей на сиденье сумки желтый дождевик и протянул дочке.

Наталья Петровна первая увидела машину перед воротами и пошла открывать. Она, конечно, рада была Иринке, но… В общем, когда вынуждают человека, не очень-то он радуется, а скорее даже огорчается… В Москве столько дел…

Миша въехал на участок, и из машины вылезла Иринка в желтом дождевике.

— Баба Ната, — закричала она, — смотри, какой у меня петушон!

Наталья Петровна посмотрела на капюшон, на Иринку, и сердце у нее защемило: как побледнела-то в городе, с личика спала! Сейчас она ее быстро козьим молоком отпоит! И ягоды, ягоды побольше! Посмотрела и кинулась обнимать.

— Цыпляшка моя родная! Петушон ненаглядный!

И куда все огорчения делись! Сняла с цыпляшки дождевик, поздоровалась с Мишей и скорей, скорей за дом малиной с куста кормить. Прикипела она сердцем к цыпляшке. А в Москве и вправду без нее обойдутся. Милочка уже десять раз бы приехала, если бы мать ей была нужна. Не пешком же ходит, на машине ездит. И масла могла бы привезти родителям. И сахара.

К машине тем временем подоспел Павел Антонович. Мужчины пожали друг другу руки, и Миша быстренько нагрузился пакетами и свертками из багажника.

Павел Антонович замахал руками — к чему, мол, лишнее? У нас все, кроме сахара и масла, есть.

— Лишним не будет! — уверенно сказал Миша. — У Ирины знаете какой аппетит? Волчий!

Оба рассмеялись, зная, как возит Иринка ложку по тарелке и сколько сказок ей нужно рассказать, чтобы до конца обеда добраться.

— Не иначе, на год к нам Иринку привезли, — сделал заключение Павел Антонович, оглядев свертки на столе. — Навещать-то будете?

— Через неделю еще привезем, — обнадежил Миша. — Вы скажите, может, вам лекарства нужны? Или краска и гвозди?

— Иринка для нас лучшее лекарство, — отозвалась Наталья Петровна из сада. — Грибы пошли, мы будем по грибы ходить, никакой краски и гвоздей нам не нужно.

— За предложение все же спасибо, — включился Павел Антонович. — Я подумаю, может, что-то и понадобится по хозяйству. Тогда по мобильнику позвоню.

Хозяева хотели оставить Мишу чайку попить, но он наотрез отказался — дела ждут, и Ляля тоже.

Ну что ж, понятное дело.

Иринка подошла попрощаться, личико ее на секунду омрачилось, она прижалась головой к отцовскому боку и подняла на него глаза.

— Скоро приедешь, да? — спросила она.

— Конечно, скоро, — ответил он. — Ты тут гуляй, слушайся, ешь хорошо.

— Мы сейчас на поле пойдем с дедой Пашей, змея запускать будем, — сообщила Иринка и запрыгала уже к деду Паше и остановилась возле него, привалившись к нему бочком.

— А откуда змей? — заинтересовался Миша. Он и сам был не прочь запустить в небо змея.

— Тряхнул стариной, — Павел Антонович поймал укоризненный взгляд жены и закончил, — в магазине купил.

— Может, мне вас до поля довезти? — предложил Миша.

— Еще чего! Нам до поля дойти одно удовольствие. Иринка у нас еще не была, пусть поселок посмотрит.

Распрощались, и Миша уехал. Дорогой снова вернулся мыслями к Америке, снова почувствовал себя иностранцем. Ехал и отмечал недостатки. Их было много. Заметить их было нетрудно — вдоль дороги через каждые пять километров мусорные свалки: диваны, матрасы с торчащими пружинами, тряпье какое-то, разноцветные мусорные пакеты, тазы и газовые плиты портили лесные полянки.

«Варвары мы, варвары, — вздыхал Миша, — далеко нам до Европы. Там каждой пядью земли дорожат, потому что ее мало. А мы привыкли, что леса у нас немереные, очнемся в один прекрасный день на свалке».

Геля успела забыть, как приезжают в теплый южный город. Вышла на перрон и вспомнила. Воздух особый. Хоть море далеко, им все-таки пахнет. Андрей забрал обе сумки, она шла налегке и с жадностью смотрела по сторонам. Когда ей было интересно, она сразу от всего отвлекалась. Даже от дурацкой Светлашиной жалости. Но если вспоминала, снова начинала кипеть. Недаром говорят: «Мужчина прощает, но не забывает, женщина забывает, но не прощает». Геля по себе знала, так оно и есть. И научилась отвлекаться. Иначе с ума сойдешь. Себя она прощала быстро. Мало ли что бывает. Поплывут мозги от неприятностей, ну и вляпаешься. Противно, но не смертельно. Можно пережить. Ну ее, Светку! Вон здесь горячую кукурузу продают, дыни, абрикосы, сливы. Геле захотелось всего сразу.

— Нам на автобус, — предупредил Андрей. — Опоздаем — будем сутки сидеть.

— Не опоздаем, — пообещала Геля, снова чувствуя себя озорной девчонкой. — Ты иди, я мигом тебя догоню.

И вправду все сделала мигом — купила кулек абрикосов, помыла под колонкой, догнала Андрюшку и стала угощать — совала прямо в рот, один тебе, другой мне. У Андрея-то руки заняты — сумки, еще какая-то кладь.

— Видишь, зря еду тащишь. Прокормимся, — весело сказала она.

— Ты, пичуга, виноградом сыта будешь, а мне солидное питание нужно, — отозвался он, с удовольствием жуя ароматные абрикосы.

Хорошо, однако, менять обстановку! Ты чужак, зритель, незаинтересованное лицо, и как незаинтересованному лицу все тебе интересно — какие люди вокруг? Какие дома? Что в палатке продается?