Марианна Кожевникова - Начинаем жить

— Так, может, это его работы? — предположил Александр Павлович.

— Может, и его, — согласился племянник. — Мне он их особо не показывал, никогда ничего не объяснял. Я сложил в папку, что под руку попалось. Не картины же волочь. Может, найдется специалист, скажет, что с этим добром делать. А еще лучше желающего найти и продать хоть за небольшие деньги.

— А сами-то вы чем на жизнь зарабатываете? — осведомилась Вера и опять засверлила племянника инквизиторским взглядом.

— Да я по механической части, в последнее время в автосервисе работал.

Александр Павлович продолжал перебирать рисунки. Брови у него вдруг поползли вверх. Он поднес рисунок к глазам. Потом отстранил на вытянутую руку. Потом положил на стол и долго-долго рассматривал. До того долго, что Вера и племянник тоже заинтересовались рисунком. Наконец Александр Павлович заговорил.

— По-моему, — начал он, и голос у него странно вздрогнул, — это Матисс.

Виктор вопросительно смотрел на него, явно ожидая пояснений. Судя по реакции, имя Матисс ничего ему не сказало.

Вера тоже склонилась над рисунком — женское лицо, нарисованное словно бы одной линией, без отрыва руки, и вместо точки поставлен узкий выразительный глаз.

— Здорово нарисовано! — не удержалась она.

— Еще бы не здорово! — закивал Александр Павлович. — Художник первоклассный. Вон сколько его работ у нас в Пушкинском висит. Глаз не оторвешь. Но если это и вправду Матисс, то вы, Виктор, — миллиардер.

Виктор посмотрел на него, приоткрыв рот, потом засмеялся и махнул рукой.

— Ладно вам шутки шутить, — сказал он.

— Да нет, я не шучу, — совершенно серьезно сказал Александр Павлович. — Но я не специалист. Нужно будет обратиться к экспертам. Интересно, что там еще есть.

— Пикассо и Дали, — заявила Вера.

Александр Павлович посмотрел на нее с не меньшим изумлением, чем на рисунок, — такой осведомленности он от нее не ожидал.

— Нет, Пикассо там навряд ли найдется, — с сомнением покачал головой Виктор. — Пикассо я бы не пропустил.

Александр Павлович не удержался и прыснул — он и не знал, что оказался среди рафинированных знатоков.

Пикассо в папке действительно не оказалось. И Шагала тоже. Даже еще одного Матисса не было. Было еще несколько приятных акварелей — букет, городская улица, закат; обнаженная натура сангиной и мужской портрет тушью.

— Все работы хорошие, — заключил Александр Павлович, закрывая папку. — Завтра поедем к Всеволоду Андреевичу и будем советоваться. Верочка, может, и вы сегодня останетесь, а завтра с нами поедете на машине? Или у вас дела? Я тогда провожу.

— У меня дела, — сказала Вера. — Провожать не надо, сидите работайте. Может, наоборот, я завтра с вами обратно вернусь. Если понадобится, конечно.

Что Вера вкладывала в слово «понадобится», Александр Павлович не понял. Но ему сейчас было не до Вериных намеков. У него перед глазами стоял Матисс. Неужели? Неужели подлинник? А почему бы и нет? Вполне вероятно. Открытие мирового значения. Все работы уже в каталогах, все учтено, и на тебе! Вот он, подарочек от кольца! Оно шарахает не по мелочи! Сначала Париж! Потом Матисс!

— Да, кстати, Верочка! Прихватите с собой мой репортаж о выставке, в вагоне почитаете. Сразу представите, как мы жили в Париже. А я сейчас Севе позвоню, договорюсь с ним, — сказал Саня и взялся за мобильник.

Вера раскрыла газету на нужной странице, и глаза ее тотчас выхватили фразу: «Посетители выставки высоко оценили книжную графику художника Вадима Вешникова». И перед Верой возникли темные-темные глаза, которые пристальным, внимательным взглядом следили за каждым ее движением, и она, чуть красуясь, плавно подняла руку, чтобы заколоть покрепче непослушную, выбившуюся золотистую прядь, но ладонь коснулась белесого ежика.

«Так мне тоже очень идет!» — решительно сказала она сама себе и невольно прислушалась к вальяжному баритону Всеволода Андреевича, зарокотавшему в мобильнике. Саня тоже его услышал и улыбнулся: ох, Сева, Сева, два метра красоты, опять я тебе сюрприз припас!

— Спасибо за привет, дружище! — ответил он приятелю. — А у меня для тебя привет еще приветистей. Из самой Франции прикатил. Когда прикажешь приехать?

— Два дня я работаю, в четверг учеников учу, в четверг и приезжай после обеда, — распорядился Сева и повесил трубку.

По краткости разговора Саня понял, что Сева в самом деле работает. Когда человек работает, ему ни до кого.

— На четверг нам назначили свидание, — сообщил он. — Как у вас со временем, Виктор? Не поджимает?

— Да нет, я отпуск взял. У меня и деньги есть отпускные, так что могу спокойно гулять.

— Вот и погуляйте, Витя, спокойно по Посаду, посмотрите, каков городок. Можете Верочку на вокзал проводить, если позволит. А там, глядишь, и до Москвы догуляете.

Вера бережно спрятала газету с отчетом о выставке в сумку. Почему-то ей стало очень весело. Внутри будто подпрыгивал какой-то веселый чертик и подталкивал на озорство. Но Вера чертику строго-настрого приказала сидеть тихо и сама тоже очень строго и деловито сказала:

— Не надо меня провожать, я сама до станции дойду. А вот вас, Виктор, я кое о чем попрошу: посмотрите завтра машину Александра Павловича, у нее тормоз туговат, и дворник один заедает. Вы ведь еще не обращались к мастеру, Александр Павлович?

— Виноват, не обращался, — вздохнул Саня. — Не до того было. Но непременно обращусь. А гостя нашего загружать не след, пусть себе гуляет.

— Да он только рад будет. За два дня от безделья в чужом доме с ума сойти можно, — уверенно заявила Вера.

— Хорошо, хорошо, разберемся, — заторопился Саня, он не хотел перечить Вере, но и вмешательства в свои дела не любил.

Виктор стоял молча. Видно, был потрясен. Саня его понимал, он и сам был потрясен. Ему захотелось как-то поддержать паренька, снять груз ответственности.

— Вы не пугайтесь и радужных перспектив на будущее не стройте. Я ведь мог и ошибиться. Хотя не думаю. В общем, два дня подождем, а там многое прояснится.

Виктор кивнул, и было видно, что ему здорово не по себе. Саня ободряюще похлопал паренька по костлявому плечу.

— Недолго ждать осталось. Послезавтра уже будете знать, что вам делать.

Вере не нравилось, что Александр Павлович так обхаживает гостя, и она неодобрительно поджала губы.

— Проводите меня до калитки, — попросила она, обратившись к Александру Павловичу.

А у калитки многозначительно сказала:

— Артист он, этот бережковский племянник. Попомните мое слово, артист-аферист! А я у вас осень все-таки проживу. С вашего разрешения, конечно.

Вера подняла на Саню глаза: что он скажет?

— Живите, Верочка, живите! — обрадованно отозвался Саня. — Места всем хватит, сами знаете!..