Кира Мон - Покажи мне звёзды

Старая бумага, потрескивая, загорается. После первого письма я поджигаю второе и третье, зажимаю их камнем и кладу сверху другие письма.

Моя драгоценная.

И вновь светит солнце, темнеет и светает.

Я скучаю по тебе.

Каждый день, каждый час, каждую секунду.

Одно письмо за другим превращается в пепел, а я представляю себе, что слова, словно выпущенные на свободу птицы, танцуют в небе.

Я так часто хотел тебе сказать, как сильно я тебя люблю.

Я скучаю по тебе.

Господи, я так сильно по тебе скучаю.

Белые хлопья кружатся, подхваченные слабым порывом ветра и развеиваются над скалами. Это похороны, и все же мне мерещится, что я смотрю на взмывающего ввысь феникса.

– Что ты тут делаешь?

Кьер ступает в круг света, создаваемого костром. Я не слышала, как он подошел, но поднимаю голову, ничуть не удивившись. Возможно, потому что уже долго вглядывалась в языки пламени, видя перед глазами его лицо.

– Я скучаю по тебе, – говорю я.

Эти слова на какое-то время зависают над огнем, а потом Кьер делает какое-то движение, которое я сначала не поняла. Его гитара. Он взял с собой гитару и теперь перекинул ремень через плечо. Мелодия, разлетаясь над морем, сливается с тьмой, светом и теплом пламени.

И в этот миг все во мне обретает спокойствие, растворяется волнение, хотя до этого я даже не замечала, как крепко оно меня сковывало.

Такого Кьера, Кьера, который делится самым сокровенным, я раньше видела только на сцене, и даже там это было лишь слабым отблеском. Секундами, когда кажется, что он поет не для кого-то, а лишь для одного себя.

Сейчас он поет для меня. И то, что он поет, написано не кем-то другим.

Рука Кьера опускается, затихают последние ноты. Прощальная песня, шепчет что-то во мне. Это прощальная песня. Только сейчас я снова начинаю воспринимать шум прибоя. Но теперь этот звук меня не успокаивает. Я отчаянно мечтаю, чтобы голос Кьера вновь вытеснил собой ветер, волны и потрескивание костра. Еще всего лишь на пару минут, и тогда я раз и навсегда смирюсь, что влюбилась в мужчину, который больше не способен любить.

А затем его пальцы вновь начинают перебирать струны. Все это время он смотрел в мою сторону, но в этот момент его горящий взгляд сквозь огонь находит мой.

Кьер снимает через голову ремень гитары. Медленно огибает круг из камней и присаживается передо мной на корточки.

– В моей жизни нет ничего, чем я мог бы гордиться. – Вокруг слишком темно, чтобы суметь прочесть что-то по его лицу, пламя больше отбрасывает тени, чем освещает ночь. – Я всего лишь парень, который штабелями укладывает женщин в постель. – Он немного помолчал. – Ты не обязана меня спасать.

Огонь становится все слабее, трещит догорающая бумага. Я подкладываю к ним оставшиеся конверты. Ветер набирает силу, шум волн скоро поглотит звуки умирающего костра, и от него не останется ничего, кроме пепла.

– У меня никогда не было друзей, – тихо произношу я. – И долго был страх. Я чуть не сломалась, чтобы понравиться собственной матери, и только начинаю понимать, чем вообще хочу гордиться. Ты не обязан меня спасать, – добавляю я. – Я сама это сделаю.

Встаю на ноги и берусь за ручку чемодана. Небо по-ночному синее, луна создает на ряби морских волн матовую полосу света. Яркий силуэт Мэттью виднеется не так далеко от нас, и я направляюсь к нему, не включая фонарь. На небесах сверкают бесчисленные звезды, в их сиянии делаю один шаг за другим. Когда рядом со мной появляется Кьер, он не берет меня за руку.

Я чувствую необычайную легкость, почти парю́. Страх все еще со мной, я чувствую его внутри себя, но прямо сейчас у него просто мягкие лапки, ими ему не удастся разорвать меня на куски.

Дверь маяка открывается с негромким скрипом, щелчок – и над шахматной плиткой разливается тусклый свет. Никто из нас не говорит ни слова, даже пока мы поднимаемся по лестнице на четвертый этаж и Кьер закрывает за нами дверь спальни, мягко прислонившись к ней спиной.

Я включила люстру и теперь зажигаю свечу, которая до сих пор стоит у меня на тумбочке. Моя уверенность пошатнулась лишь на миг, когда Кьер накрыл рукой выключатель, а затем я киваю, а комнату заполняет темнота. Глаза быстро приспосабливаются к огоньку свечи, и я сажусь на кровать. Приближаясь ко мне, Кьер стягивает с себя кофту и просто бросает ее на пол. Он склоняется надо мной и бережно укладывает на спину. На лице у него такое уязвимое выражение, что из-за этого он даже выглядит моложе, и я запускаю руки ему в волосы, целую его шею, подбородок, лоб, провожу ладонями по его обнаженной спине. Кьер, еле касаясь, гладит меня по щеке, и пару секунд мы просто смотрим друг на друга. Потом он закрывает глаза и прислоняется лбом к моему лбу, всего лишь на мгновение, прежде чем меня поцеловать.

Это словно первый поцелуй. Возможно, это и есть первый поцелуй, поскольку все, что происходит сейчас между нами, – это невысказанное обещание.

Мы спасем себя сами и сделаем это вместе.

Без всякой спешки мы раздеваем друг друга. Свет от крошечного язычка пламени рисует танцующие узоры на нашей коже, и мы целуемся, мы целуемся, мы целуемся, а когда он входит в меня, я не отвожу от него взгляд, я больше этого не боюсь.

– Лив, – бормочет он, переплетая свои пальцы с моими у меня над головой. – Лив. – Он шепчет это мне в губы. – Лив…

Надежда. Не только во мне, но и в глазах Кьера.

Надежда. И любовь.

Вы можете оставаться на Кэйрахе, сколько пожелаете. Думаю, я больше не вернусь на остров.

Эти строчки, написанные Максом Ведекиндом, я читаю теплым субботним утром в апреле, сидя только в нижнем белье и в одной из футболок Кьера за накрытым к завтраку столом и дожидаясь, пока сварится эспрессо.

Сам Кьер стоит босиком, в одних джинсах и без рубашки перед открытым холодильником и уже несколько секунд просто смотрит внутрь. Он упрямо утверждает, что эту привычку перенял у меня, и именно поэтому его счета за электричество за последний месяц увеличились вдвое.