Эми Хармон - Песнь Давида

(Конец кассеты)

Следующим утром мы отправились в Вегас. Джорджия осталась с Кэтлин, а вот Милли отказалась сидеть дома и настояла на том, чтобы поехать с нами, хоть и постоянно извинялась. Но Генри не мог остаться дома один. Так что мы сидели втроем в моем пикапе и всю дорогу ехали с тошнотворным чувством в животах и беспокойными мыслями в головах. Звучит так, будто между нами царила неловкая атмосфера, но это не правда. Мы уже давно преодолели неловкость и стремительно шли к тому, чтобы стать друзьями.

«Команда Тага» выехала примерно в то же время, но мы не договаривались о встрече. Нашим планом было «разделять и властвовать», хоть ему и не хватало конкретики. Моей целью было просто приехать в Вегас и пробраться на бой. Обо всем остальном можно позаботиться позже.

В моей машине не было кассетного магнитофона – их больше не делали. Но Милли взяла кассетник и коробочку с кассетами и держала их на коленях, словно не могла с ними расстаться. Они были ее спасательным кругом. С прошлого дня, когда мы узнали о результатах МРТ Тага, Милли не делилась с нами содержанием остальных кассет, а я не просил их послушать. Попросту не хотел. Разговор стал слишком личным, их любовная история – слишком насыщенной, чувства – чересчур оголенными, и все это предназначалось только для ушей Милли. Я не знал, продолжила ли она слушать кассеты после того, как мы с Джорджией ушли, но по тому, как она держала их, я догадался, что только этим она и занималась.

Где-то на полпути Милли достала кассету и надела наушники. Меня впечатлило, что их вообще можно было вставить в кассетник. Она слегка отвернулась, поджала колени к груди и потерялась в голосе Тага.

Спустя полчаса Милли начала плакать. Она была такой стойкой. Такой собранной. Но… не теперь. Что-то на этой кассете вывело ее из равновесия. Слезы скатывались по ее лицу, и она зажмурилась в попытке сдержать их.

Мне нужна была Джорджия. Я не знал, что делать. А Генри так тем более. Увидев слезы сестры, он сразу же начал ерзать и дергать за ремень безопасности. Затем потянулся к Милли и быстро отвернулся от нее.

– Лу Гериг, Джимми Фокс, Хэнк Гринберг, Эдди Мюррей, Бак Леонард… – бормотал мальчик, качаясь из стороны в сторону. – Марк Макгвайр, Хэрмон Киллебрю, Роджер Коннор, Джефф Багвелл…

– Милли! – я повысил голос в попытке перекричать голос в ее наушниках.

Милли резко вытащила их из ушей и сразу же повернулась к Генри.

Затем, не мешкая, забралась коленями на сиденье, и кассетник скользнул на пол. Милли смахнула слезы с лица и обняла Генри.

– Прости, Генри. Со мной все хорошо.

– Кэп Ансон, Билл Терри, Джони Майз, – пробубнил тот.

– Бейсболисты? – спросил я, узнав пару имен.

– Игроки первой базы, – подсказала Милли.

Ее губы были поджаты, и я видел, что она по-прежнему борется со своим горем. Генри прижался лбом к ее плечу, уводя взгляд от ее заплаканного лица, чтобы она могла взять себя в руки.

– Андре Андерсон, – добавил Генри, и на этом список закончился.

Мне потребовалась минута, чтобы сложить два и два. Бейсбол. Игрок первой базы. Андре Андерсон. Их отец.

– «Новичок года», «Золотая перчатка», «Серебряная бита».

Генри выбрался из объятий Милли и коснулся ее щеки. От того, что приходилось одновременно наблюдать за дорогой и за драмой на заднем сиденье, у меня начинала кружиться голова.

– «Новичок года», «Золотая перчатка», «Серебряная бита», «Паршивый отец», – твердо сказала Милли. – Я плачу не из-за папы, Генри.

– Таг Таггерт, претендент на чемпиона в полутяжелом весе, девятнадцать побед, два поражения, одиннадцать нокаутов, паршивый парень? – спросил Генри.

Мне хотелось рассмеяться и в то же время расплакаться. Но я ничего из этого не сделал, хоть мое горло и сдавило от усилий. Милли хихикнула, но, взглянув в зеркало заднего вида, я увидел, что по ее щекам снова текут слезы. Трагично и забавно.

– Нет, Генри, это не одно и то же. Вовсе нет. Таг не уходил от нас . Дело вообще не в нас . Дело в нем самом.

В этот момент я не мог не восхититься Амелией Андерсон, а людям вообще тяжело меня впечатлить. Людей, которые превзошли мои ожидания, можно посчитать на пальцах одной руки, но Милли только что присоединилась к их числу.

– Но он все равно ушел, – настоял Генри, и я вздрогнул.

Милли ничего не ответила. Я просто ехал дальше.

На арене ярко вспыхивал свет и сновали туда-сюда лучи прожекторов. Наши места находились справа от стола комментаторов, слева от ринга. Я точно знал, что с них нам будет виден угол Тага и что он сможет увидеть нас, если удастся завладеть его вниманием. Мне придется продать одно легкое, чтобы компенсировать стоимость билетов, но зато мы попали внутрь. Акселю, Майки и остальным тоже удалось раздобыть билеты, но они сидели где-то в другой части арены, и я их пока не заметил.

Лицо Генри ничего не выражало, пока он лихорадочно смотрел по сторонам, упиваясь музыкой, оживленной энергией в зале, видом знаменитостей, комментаторов, девушек, которые выходили на ринг. Милли сохраняла серьезность и крепко держала брата за руку, пока он вел ее через толпу, но я боялся, что их могут смести в сторону, и взял ее за вторую ладонь. Так мы и шли втроем, как детсадовцы на пешеходном переходе.

Даже мне было не по себе от такого скопления людей, а я мог видеть. Сложно представить, каково было Милли толкаться в гуще толпы в кромешной темноте. Все ее органы чувств работали на пределе, не выдерживая такой нагрузки. Но она все равно сжала мою ладонь и сверкнула улыбкой, пока мы проталкивались к нашим местам. Бой Тага не был главным событием этого мероприятия, но он был последним перед финалом, а перед ним шли еще два боя.

Таг по-прежнему не отвечал на звонки. Более того, при попытке его набрать звучало автоматическое сообщение, что голосовая почта переполнена. Мы сделали все, что было в наших силах, и теперь оставалось только ждать.

По пути в Вегас Милли немного успокоилась, присматривая за Генри и тихо беседуя со мной. Но хоть ее лицо и выглядело осунувшимся и заплаканным, помимо слез от прослушивания одной из кассет Тага, она держала свои эмоции при себе. А вот я злился. Если Тагу не надерут зад во время боя, то я сделаю это после. Злость не давала мне бояться. Я достаточно хорошо себя знал, чтобы это понимать. Чего я не понимал, так это о чем думал Таг. Не понимал, почему он вдруг оборвал все связи и уехал. Однажды я видел документальный фильм о том, как старые коренные американцы покидали свои племена, когда были готовы к смерти. Но Тагу двадцать шесть. И он не коренной американец. Я отказывался верить, что он умирал. В моей груди снова разбухла ярость, и я мысленно сменил тему.