Юлия Набокова - Любовь на карантине

Схватив айфон и выдернув зарядку из розетки, я выбежала из кухни.

– Даша, куда ты? – донесся вслед слабый возглас мамы.

– Оставь ее, пусть идет, – громыхнул мясник, заглушая ее слова.

Я выскочила на крыльцо, хлопнув дверью. Выбежала за калитку и дрожащими руками включила айфон. Зарядка показывала двадцать процентов, на звонок хватит. Только я стала набирать последний входящий вызов от Кирилла, как он позвонил мне сам.

– Кирилл, – выдохнула я в трубку. – Забери меня отсюда, пожалуйста.

– Куда приехать? – Он не стал задавать лишних вопросов, просто вбил в навигатор адрес, который я продиктовала, и сказал, что будет через час.

– Спасибо, – шепнула я, когда он уже отключился, и только тогда поняла, что стою посреди улицы в одном свитере, джинсах и тапках – тех самых, которые Кирилл купил мне для больницы.

Я поежилась, обхватив себя за плечи, и с сомнением взглянула на окна маминого дома, ставшего мне чужим. В кухне по-прежнему горел свет, но возвращаться туда совершенно не хотелось.

Я походила вдоль забора еще минут пятнадцать, пытаясь согреться, но только замерзала больше с каждой минутой. А тут еще налетел пронизывающий мартовский ветер, пробирая до костей. Не хватало еще простудиться и загреметь в больницу с пневмонией!

Напроситься что ли в гости к Аське? Я дошла до соседнего дома, но окна в нем не горели. Начало одиннадцатого, но в деревне ложатся рано, и будить подругу и ее родителей мне не хотелось.

Побродив у забора, побегав и попрыгав, я окончательно окоченела и решила вернуться в дом. Кирилл уже полчаса в дороге, значит, мне осталось продержаться всего полчаса. Если мне повезет, мама и дядя Гриша уже выпили новую бутылку водки и отрубились. Посижу мышкой в коридоре, хоть согреюсь до приезда Кирилла.

Тихонько приоткрыв дверь в дом, я потянулась за своей красной курткой, висящей на гвозде на стене. Но скрипнула половицей, и из кухни тут же появилась мама, с виноватой улыбкой позвала:

– Даша, дочка, вернулась! А мы тут чай пьем.

– Знаю я, что вы пьете. – Так и не надев куртку, я отступила к дверям.

Мама подошла ко мне, взяла за руки, как когда-то в детстве, и запричитала:

– Руки какие холодные! Идем, хоть чаем согреешься.

Она настойчиво потянула меня на кухню, и я поддалась. Через полчаса приедет Кирилл, а пока можно попить чаю с мамой. Когда мы теперь снова увидимся? Сомневаюсь, что захочу сюда вернуться в ближайший миллион лет.

Зайдя в кухню, чуть не споткнулась о ноги дяди Гриши, которые он вытянул чуть ли не до стены.

– О, Дашка вернулась! – обрадовался он.

Я бросила взгляд на стол – так и есть, на столе уже новая бутылка водки, наполовину пустая. И бабушкины хрустальные стопки, которые я только недавно отмыла, снова при деле. На тарелке – толсто нарезанный сыр и куски хлеба, которые я купила. На плите скворчит яичница – и яйца пригодились.

– Будешь яишенку, Даш? – предложила мама без особого энтузиазма, бросив быстрый взгляд на своего сожителя. Порция была рассчитана на него одного.

– Я только чаю.

Когда я отказалась, в глазах мамы мелькнуло облегчение. Она отвернулась к раковине, чтобы набрать воды в чайник. Вода в деревне была родниковая, ее не надо было фильтровать, как хлорированную в Москве.

Переступив через ноги дяди Гриши, которые он так и не убрал, демонстрируя, кто в доме хозяин, я прикорнула на табурет у стены. Дядя Гриша не сводил с меня хмельного взгляда, и мне было не по себе. Хотелось бежать отсюда, но я старалась не выдать своего страха и с вызовом взглянула ему в глаза.

– Как тебе мои гостинцы, дядя Гриша? Вкусно? – Я кивнула на стол, где собутыльники пировали моими продуктами.

– Спасибо, Даш, угодила, – кивнул он, как король, который принимает милость подданных.

Мама чуть ли не с поклоном поставила перед ним яичницу, и он принялся громко чавкать, собирая желток хлебным мякишем. Правильно Аська его Боровом обозвала! Мне хотелось схватить тарелку и грохнуть о его голову. За то, что из-за него я в восемнадцать лет осталась без дома. За то, что так и не потанцевала на выпускном с мальчиком, в которого была влюблена. А сейчас его уже нет – через год Сашка утонул в озере, я узнала об этом от Аськи. И еще за то, что украл мою маму и превратил ее в свою рабыню, которая послушно принимает его тумаки.

Я уткнулась в чашку с чаем, который налила мама, лишь бы не видеть раболепия перед сожителем в ее взгляде и фингала у нее под глазом. После нескольких глотков мне наконец удалось согреться. Чай был из пакетиков, которые я купила. А ведь когда-то в центре стола стоял пузатый заварочный чайник – бабушка Клава не признавала «помоев» из пакетика, только листовой чай, к которому она добавляла мяту со своего огорода. Вкуснее того чая я ничего не пила… Чай из пакетиков, хоть и дорогого сорта, был с привкусом горечи. А может, это мне было горько оттого, что возвращение домой обернулось окончательным изгнанием. Когда-то я сбежала отсюда сама, а теперь меня выставляли за порог, потому что мне здесь больше не было места.

– Что кривишься? Сахарку добавь! – Дядя Гриша бухнул мне в чашку ложку сахара с горой и размешал. Заботливый какой! Угостил – моим же сахаром. – Может, еще? Мамка твоя послаще любит. Да, Любаня?

Мама тоже присела за стол с чашкой чая, и ей он тоже навалил сахара. Видимо, мое присутствие все-таки сдерживало ее, хотя бутылка водки еще не была пуста, и дядя Гриша без стеснения подливал себе в стопку. Когда он сжимал бабушкину хрустальную стопку в своей пятерне, меня захлестывало гневом – как будто он пятнал бабушкину память. При ней стопки вынимались из серванта только по праздникам, а сейчас опрокинуть рюмку стало здесь обычным делом.

Разговор не клеился. Мама расспросила меня о жизни в Москве, я отвечала односложно и смотрела на часы на айфоне, который положила на стол. Скорей бы приехал Кирилл и увез меня отсюда. Даже первые полчаса на холоде не казались такими долгими и тягостными, как чай с родной матерью, которая стала совсем чужой. Зачем рассказывать ей о своей жизни, если она забудет меня сразу, как только я отсюда выйду?

Прошло всего пятнадцать минут, а мама начала клевать носом, ее речь становилась все неразборчивей. Внезапно она повесила голову на грудь и упала лицом в столешницу, прямо рядом с пустой тарелкой дяди Гриши.

– Ну наконец-то, – неожиданно трезвым голосом сказал он и в упор взглянул на меня.

От его улыбки мне стало не по себе. Инстинкт завопил, что надо бежать. Я вскочила на ноги и почувствовала, как меня повело. Вцепилась пальцами в край стола, чтобы не упасть, и пробормотала:

– Что ты мне подмешал? – Голос заплетался, перед глазами плыли круги. Дело было плохо.

– И тебе, и мамке твоей, – не стал отпираться он, поднимаясь из-за стола и с кривой ухмылкой глядя на меня. – Мамке – две таблетки снотворного, чтобы нам не мешала. А тебе – одну, чтобы все помнила.