Эль Реми - Время океана

— Мне нечего объяснять, я устал. Уходи, иди готовься к экзаменам.

Подойдя к столу, он начал собирать какие-то бумаги, попутно скрепляя и подписывая их. Просторное помещение для кураторов было заставлено книжными полками и учительскими столами, диванчиками и шкафчиками.

Такое поведение немного ранило меня, хотя я могла все объяснить тем, что Киллиан устал и измучен. Но все-таки сердце неприятно жгло.

Я повторила:

— Что случилось с тобой пять минут назад?

— Это неважно, — отмахнулся мой куратор. — Я вышел из себя, прости за это. Можешь возвращаться к Себастиану.

Я выпучила глаза, не понимая, зачем меня к нему гнать.

— Что за?.. Ты что, ревнуешь? — тупо спросила я.

Киллиан остановился и замер, выпустив документы из пальцев. Медленно обернулся ко мне, проникновенно посмотрев в глаза.

— Ревную ли я? — Он горько ухмыльнулся.

В этот момент у меня зазвонил телефон, и я сбросила вызов. Он снова зазвонил, и я в этот раз ответила, прервав Киллиана, который собирался что-то сказать.

— Себастиан? — спросила я, услышав его голос в трубке.

Спустя минуту я положила телефон в карман шортов и вернулась взглядом к Киллиану.

— Салливан звонил? — без эмоций спросил Кастеллан, поправляя футболку перед зеркалом.

— Ага, но это ерунда. Сказал, что Май выписывается сегодня вечером и что я нужна им двоим для одного дела. Ты хотел что-то сказать, верно?

— Странный вопрос, Алесса Аннели Хилл, ты задала мне, — заговорил он. — Себастиан явно влюблен в тебя и пытается пригласить на свидание. Я уже говорил, что люблю тебя, верно? Так вот… вроде как неприятно видеть, как любимую пытаются увести. Ты мне ничем не обязана, я это понял еще на Химосе, ты все прямо сказала. Но это все равно достаточно больно. Я не злюсь на тебя, окей? Просто плохо себя чувствую. К тому же мой близкий друг при смерти. Я растерян. И не хочу сейчас с тобой разговаривать.

Сложив бумаги стопкой, Киллиан направился к выходу. Его речь глубоко поразила меня, оставив внутри какой-то осадок. Так много слов о любви, так много слов о том, что ему плохо… И жалость, и грусть, и что-то горячее в груди возникли в единый момент, вспыхнув доселе неизвестным чувством. Мне стало страшно и грустно, волнительно и тревожно, приятно и крышесносяще одновременно. Помимо этого, меня, как и всех, уже сутки угнетала мысль об умирающем Майло. Эта тоска, тревога, волнение, смятение и страх смешались воедино с ясным ощущением любви, накрыв такой огромной волной, какой накрывает ужас по ночам во время приступов.

Когда Киллиан прошел мимо меня, я остановила его, схватив за руку. Он обернулся, а я молча встала к нему лицом и подняла голову. Наши взгляды встретились, а мое сердце екнуло и сделало кульбит в груди.

— Не уходи, останься здесь, — тихо произнесла я.

Он молча смотрел на меня сверху вниз. Я протянула руку и коснулась пальцами его плеча, шеи, затем лица. Погладила его.

— Ты… простишь меня? — выдавила я.

Он молчал.

Просто смотрел на меня и молчал. То ли обдумывал ответ, то ли еще что-нибудь, но прошло с полминуты, когда он наконец вздохнул и спокойно ответил:

— Не за что извиняться. Мне пора идти.

Киллиан отдернул руку, отвернулся и ушел.

Оставив меня одну.

Чего и следовало ожидать, Марьену пришлось перейти на частичное самообучение. Конечно, к экзаменам его готовили лучшие преподаватели и кураторы университета, но никто не терся рядом и не носился как нянька, указывая на тот или иной недочет. Марио пришлось самому контролировать себя и разбираться со всем, с чем обычно работают кураторы спецгрупп. Но, стоило признать, выходило у него прекрасно.

Чего нельзя было сказать об Алессе. Она была великолепна в спорте и тренировках, но в остальном ветреная и неуправляемая, неусидчивая и буйная. Ее тяжело было усадить за учебники и конспекты, а на лучшие оценки можно было рассчитывать, только заморив ее тренировками в спорткомплексе или в океане, но этого было недостаточно. Любой вид спорта подкрепляется теорией, которую она не могла вывезти, и меня это убивало.

За все тройки, которые она получала, отказываясь со мной заниматься или прогуливая с Себастианом занятия, получал по шее я. На меня валились все претензии, как на главного ее куратора. Давление со стороны совета университета раздражало и напрягало, ситуация с Майло вводила меня в отчаяние, а эта дружба Хилл с Салливаном доводила до безумия, и я думал, что у меня поедет крыша от всего этого. Я не знал, что после черной полосы в жизни наступает не белая, а черная-как-ночь-или-как-сердце-черной-дыры полоса.

Подумав о Хилл и Салливане, я мгновенно взбесился. Эта идиотка все свое время проводила с Себастианом. И даже не смотрела на меня, хотя я прекрасно понимал, почему — сам же послал ее куда подальше недавно. Но какая-то обида и скрипучая ревность ворошились в душе, не давая спать по ночам.

Чего греха таить? Я люблю Алессу всецело и безмерно, завороженный ее образом и всем, что с ней связано. Я хочу беречь ее и охранять, успокаивать и гладить по голове, целуя в лоб. Но она заявила мне, что это нахрен ей не надо.

Забавно. В начале года она вела себя как чокнутая фанатка, а я грозил ей, что наше сотрудничество возможно только в том случае, если она не влюбится в меня. Теперь же ей плевать, а я люблю ее.

Смешно.

Хотелось выкинуть все это из мыслей, и я решил отвлечься, направившись к Марио — ему требовалась поддержка.

Я застал парня в тот момент, когда он, сидя на крыльце у дверей во внутреннем дворе университета, бегло читал книгу. Когда его лицо было спокойным, не украшенное надменной или злой гримасой, оно казалось словно повторением античных скульптур. Острый профиль и выразительные черты лица: прямой нос, выдающиеся скулы и подбородок, небольшие, аккуратные губы. Светлые густые ресницы, словно ковровый ворс, прикрывали золотистые глаза, сосредоточенные на тексте книги.

Сняв очки и убрав их на лоб, я кивнул Марио, отвлекая его от чтения:

— Привет.

Он поднял голову, сощурившись от лучей солнца и прикрывшись рукой.

— Привет. Бездельничаешь?

— Нет, — пожал я плечами. — Составлял план тренировок на следующий семестр. А ты готовишься к экзаменам?

Хилл захлопнул книгу, повернув ее ко мне лицевой стороной и продемонстрировав обложку и название, которое меня ужаснуло. Там было что-то про скрытый посыл классических картин. Неужели этому можно отдать целых четыреста страниц бумажной книги?

— Скукота какая, — фыркнул я, сев рядом с Хилл.

— Ездить на доске по воде явно интереснее, чем подробный разбор картины про тайную вечерю с Иисусом в главной роли, — с сарказмом сказал Марио, но губы его тронула легкая улыбка.