Эми Хармон - Закон Моисея

Я взглянула на свои руки и осознала, что они очень грязные. Как и мои колени. В мягком свете лампочки мои ноги выглядели как у Эли перед тем, как я мыла его.

– И кто это был?

– Терренс, – я вздрогнула. Сперва это жутко меня напугало, но затем я все обдумала. – Его семья владеет этой мельницей. Уже сто лет как. Папа Терренса унаследовал ее от своего отца, когда мистер Андерсон-старший умер несколько лет назад. Насколько я поняла, они просто используют мельницу как склад. Но внутри есть генератор, и когда Терренс включил свет при помощи одной из этих высоких штуковин, которые используют на строительных площадках, мне негде было спрятаться. Но он смотрел в другую сторону и складывал вещи в противоположном углу, и мне удалось выползти, пока он стоял ко мне спиной. Он оставил дверь открытой и не выключил двигатель своего пикапа. У него один из этих больших дизельных грузовиков, они очень шумные. Учитывая все это, я без проблем ушла незамеченной. Иначе дверь выдала бы меня с потрохами. Она скрипела как врата ада.

Моисей выругался себе под нос и присел перед моими грязными коленями, словно хотел убедиться, что у меня нет травм. Наверное, внутри дома, без лунного сияния, смягчающего мой вид, я смотрелась устрашающе.

– Думаешь, Терренс навредил бы тебе, если бы увидел?

– Нет. Я просто не хотела, чтобы он знал о моем проникновении. И у меня до сих пор от него мурашки по коже.

Внезапно Моисей встал и подхватил меня на руки, из-за чего я взвизгнула и обвила его шею. Он прошел через кухню и поднялся по лестнице, неся меня точно как Джон Уэйн Морин О’Хару в моем любимом фильме «Тихий человек», и я возражала так же громко, как и она.

– Моисей! Что ты делаешь?

– Набираю тебе ванну, – просто ответил он, опуская меня на унитаз, словно я не была взрослой женщиной, весом шестьдесят три килограмма и ростом метр семьдесят пять, которая сама в состоянии набрать себе ванну. В своем доме.

Моисей наклонился и включил воду в абсолютно новой ванне. Она была глубокой, изогнутой формы, с большими латунными ножками. Более того, он обновил всю комнату и явно оформил ее для женщины. Она выглядела абсолютно не в его стиле.

– Какая большая ванна, – выпалила я, глядя на пар и пузырьки от мощной струи, пока Моисей добавлял что-то в воду.

– Я надеялся, что тебе понравится. Она твоя, кстати.

– Что?!

– Весь дом твой. Если ты хочешь его. Если нет, я продам его, и ты сможешь потратить деньги на постройку нового дома, соответствующего твоему вкусу.

Я туповато уставилась на него. Моисей смотрел на меня в ответ, а затем выпрямился и стряхнул капли с рук, прежде чем вытереть их о джинсы. Он начал ласково стягивать резинку с моих волос, хотя некоторые прядки и так давно выбились. Волосы у меня тяжелые, а резинка была тугой, так что, когда он снял ее и зарылся пальцами в мои локоны, распутывая узлы и поглаживая мой скальп, я благодарно вздохнула и закрыла глаза.

– Джорджия, я хочу заботиться о тебе. С Эли это, увы, уже невозможно. Но я могу позаботиться о тебе.

– Мне это не нужно, Моисей. Мне не нужно, чтобы кто-то набирал за меня ванну или относил меня на верхний этаж, хотя я не жалуюсь.

Вовсе нет. Ласковые движения его рук и поднимающийся вокруг нас пар вызвали у меня желание посадить его в эту новую ванну – одетым или нет – и быстро уснуть в тепле, безопасности и небывалом умиротворении.

– Мне не нужен твой дом, Моисей, – тихо произнесла я.

Его руки замерли в моих волосах.

– Ты вроде говорила иначе.

Я покачала головой, и он крепче ее сжал. Моисей молчал с пару секунд, но не уходил, и его пальцы продолжали перебирать мои пряди, зачесывая их назад.

– С домом все в порядке, Джорджия, – наконец сказал он. – В этом дело? В нем не обитают призраки. Они преследуют не места, а людей. Меня.

В его голосе слышалось смирение, и я посмотрела на него таким же смиренным взглядом.

– Нет, дело не в этом, Моисей. Мне не нужен твой дом. Только ты.

Я оставил ее в ванной комнате. Из-под закрытой двери шел ароматный пар, и до меня доносились звуки плеска воды, когда она двигалась. Я взял кисть в руку и посмотрел на темноту за окном моей старой спальни, отмечая, что в доме Джорджии по-прежнему горел свет. Надеюсь, ее родители не впали в панику из-за того, что она пошла ко мне. На углу между нашими домами стоял большой дизельный грузовик, как тот, на котором, по словам Джорджии, ездил Терренс Андерсон. Мой живот снова скрутило от тошнотворного ужаса, как во время ее рассказала о том, как она ползла по грязному полу, чтобы Терренс ее не заметил.

Грузовик сдвинулся с места и медленно поехал по дороге, сворачивая на следующем перекрестке и скрываясь из виду. Даже несмотря на мысли об Андерсоне, мой разум постоянно возвращался к Джорджии. Я представлял, как с краев белой фарфоровой ванны свисают ее волосы и длинные ноги, ее темные ресницы откидывают тени на гладкие щеки, пухлые губы слегка приоткрыты. Я поборол желание запечатлеть все эти крошечные детали, подкинутые моей фантазией, на бумаге. Если Вермеер находил красоту даже в трещинах и пятнах, то я и представить себе не мог, какой шедевр можно было бы создать из пор ее кожи.

Если бы только я знал, как вписать Джорджию в картину моей жизни, или же себя в ее, возможно, мои тревоги бы испарились. Я знал, что меня нелегко любить. Некоторые цвета преобладали над всеми остальными и отказывались смешиваться.

Но я хотел попытаться. Хотел до дрожи в руках, из которых выпала кисть. Я поднял ее с пола и подошел к мольберту в углу, прислушиваясь к зову холста, а затем начал смешивать разные краски. Что я сказал однажды Джорджии? Какие цвета я бы использовал, чтобы нарисовать ее? Персиковый, золотой, розовый, белый… на маленьких тюбиках, купленных оптом, были написаны более пафосные названия, но я все равно называл их по-простому.

Широкий мазок положил начало линии ее шеи, затем я затенил позвонки вдоль ее изящной спины, добавил светлый локон на золотистой коже. То тут, то там наполнял ее пятнами красок: розовыми, голубыми, коралловыми, словно в ее волосах спутались лепестки.

Затем я почувствовал, как Джорджия подошла ко мне сзади, и вдохнул ее запах, прежде чем обернуться. Она снова надела спортивные шорты, но пыльная толстовка сменилась тонкой белой майкой, а ноги остались босыми.

– Я хотел нарисовать тебя, – пояснил я.

– С чего вдруг?

– Потому что… потому что… – я пытался придумать какой-то другой ответ, кроме как «потому что хотел, чтобы ты стояла неподвижно, а я мог подолгу на тебя смотреть». – Эли хочет, чтобы я нарисовал тебя.

Это не так уж далеко от правды.

– Серьезно? – ее голос понизился, и она чуть ли не робко посматривала на меня. Мне было странно видеть ее такой. Джорджия никогда не была застенчивой.