Синти Шелтон - Ресторан Мари Дюпьер

— Мадам, что вы думаете о конце света? — обратился к Мари Януш, которому, видимо, хотелось поговорить. Голос у мальчика был высокий и звонкий, даже несколько пронзительный.

— Насколько я знаю, — хрипловатый бас Жака разносился по всей большой кухне, — мадам не любит зловещих предсказаний. Я прав?

— Не могли бы вы, Януш, сварить мне кофе? С корицей, — думая о своем, попросила Мари.

— Круасан? — Януш, уже изучивший привычки хозяйки, хотел показать свою наблюдательность.

— И фруктовый салат, — добавила Мари. — А что касается предсказаний, Януш, то я верю только в те из них, в которые хочу верить.

— И что же, мадам? Судьба обходит вас стороной? — Януш поднял голову и посмотрел на хозяйку.

— Скорее уж это я ее обхожу. — Мари открыла дверь в зал.

— Неужели вам есть чего бояться? — спросил Януш и, только закрыв рот, сообразил, что задавать подобные вопросы, наверное, не очень-то прилично.

— За одними, говорил Рузвельт, судьба ходит по пятам, а других держит на поводке, и неизвестно, кому из них легче, — подал голос Жак. — А Люк Бессон сказал: «Соблазнишь судьбу — век будешь яичницу жарить». — И повар рассмеялся.

Мари вышла в зал. Несмотря на ранний час, солнце уже пекло, прорываясь даже сквозь листья винограда за стеклом эркера, выходящего на плас да Пьер. Зеленые пластиковые метлы мусорщиков шуршали по асфальту. Японские туристы в шортах и одинаковых белых футболках оглядывались по сторонам, переходя площадь. Напротив, возле дверей нотариальной конторы, остановился красный мопед развозчика пиццы.

Мари помахала рукой высокому блондину лет двадцати восьми, который нес из химчистки костюм в прозрачном полиэтиленовом пакете. Он улыбнулся ей и кивнул. Они не были знакомы, но молодой человек по нескольку раз в неделю проходил мимо ресторана, возвращаясь из химчистки во время ее завтрака. Сначала Мари лишь улыбалась, когда мужчина весело махал ей рукой, потом и сама стала приветствовать его, как старого знакомого.

Януш принес кофе и тарелку с круасаном.

— Так что, конец света ожидается завтра? — спросила у него Мари.

— Да, мадам. Одиннадцатого августа — солнечное затмение. Пишут, что Париж сегодня доживает свой последний день.

Януш как-то неловко поставил тарелку на столик.

— А как вы сами к этому относитесь? — Мари размешивала кофе, посматривая на собеседника. Мягкие черты лица, взъерошенные волосы, золотистые отзывчивые глаза — сколько естественного юношеского обаяния!

— Пока судьба ко мне благосклонна, — пытаясь попасть ей в тон, ответил мальчик.

— И все же?

— Насколько я понял, мадам, завтра ресторан работает как обычно.

— Конечно. — Мари насмешливо сощурила глаза.

— А вы не хотите использовать завтрашний день для увеличения клиентуры: вечеринка, специальное меню?

Мари отметила, что Януш без затруднения, но немного книжно выражается по-французски.

— Мысль неплохая, но пришла поздновато. Такие вещи готовятся заранее. И потом у моей дочери завтра день рождения. — Мари отломила кусочек круасана.

— И сколько же лет ей исполняется? — с удивлением спросил мальчик.

— Шестнадцать. А чему вы так удивляетесь?

— Бывают же такие совпадения! — воскликнул мальчик. — Мы с ней родились в один день!

У тротуара остановился фургончик с нарисованными на кузове пузырями.

— Простите, мадам, пришла машина — я должен разгрузить минеральную воду. — И Януш вышел из зала.

По лестнице, со второго этажа, где располагалась гостиница, спускалась высокая женщина в желтой блузе.

Инспектор получил отчет экспертизы: кредитная карточка была подделкой высшего класса. В дактилоскопическом банке не было отпечатков пальцев, оставленных на глянцевой поверхности карточки. Осталось только описание аферистки, составленное со слов служащих банка, где та пыталась снять деньги: «Женщина 25–35 лет, высокая, хорошо одетая, красивая, голос характерно низкий, скрылась на синем „Мерседесе-230“ с бельгийскими номерами». Это все, что он имеет.

Он устало потер ладонями лицо. Глаза невыносимо саднило от табачного дыма. Открывая окно, инспектор поймал себя на мысли, что виной всему привычная усталость от постоянного недосыпа: слишком неразумно, на его взгляд, распределяются дела в окружном департаменте полиции — одни отделы маются от безделья, другие задыхаются от перегруженности. Все эти проблемы многократно умножаются летом, во время отпусков сотрудников. Инспектору Десанжу к тому же не повезло с напарником. Нет, Франсуа был неплохим полицейским — исполнительным и дотошным, но наличие троих отпрысков, мал мала меньше, и вечно ворчащей жены не мог компенсировать даже талант Мегрэ. Хотя кто знает, что могло бы выйти из шустрого, но закомплексованного Франсуа, если бы не эта насмешка судьбы… Стоя у открытого окна, Рене Десанж — сорокалетний подтянутый мужчина, с волевым, обычно непроницаемым лицом — смотрел на залитую солнцем улицу и грустно улыбался своим невеселым мыслям. Он, кого в отделе считали бабником и сердцеедом, большую часть времени проводил не у любовницы, а на работе — тянул целую прорву дел, за себя и за напарника. Да и как он мог поступить иначе?… Проклятые бабы!

Десанж щелчком запустил окурок в окно и с силой дернул шнурок жалюзи. Устало плюхнулся в кресло и взялся было за отчет, но сосредоточиться не мог.

…Чертовы бабы! Но и сам он хорош!.. Подобный спор с самим собой продолжался в сознании инспектора уже не один год. Но в этом августе вялотекущая перепалка перешла в настоящее сражение — всему виной кошмарная жара, царящая в Париже последние две недели. Даже кондиционеры в отделении, кажется, гудят, задыхаясь, что уж требовать от людей?! Инспектор налил себе в пластиковый стакан холодной минералки, поморщившись, выпил — очень хотелось вылить ее себе на голову. До отпуска неделя, а дел невпроворот, да еще и месячный отчет, и не только свой. Вот уже несколько лет Рене Десанж писал отчеты за себя и за своего напарника и друга Франсуа. Хотя их дружба в последнее время подостыла, Рене не мог иначе: они составили отличный тандем детективов и за двадцать лет службы, работая в полную силу, достигли бы многого. Но этого не случилось, и чувство вины не оставляло Десанжа: он сам познакомил Франсуа с молоденькой веселой курсисткой Матильдой. Кто ж знал тогда, что Франсуа женится не на кроткой, прелестной нимфе, к тому же обеспеченной состоянием двух одиноких тетушек (об этом не знал влюбленный по уши жених, зато с самого начала был прекрасно осведомлен молодой и зеленый сваха-самоучка), а на избалованном эгоистичном чудовище. Может, друг и был бы счастлив с Матильдой, но так случилось, что наследство, добрый нрав и любовь к мужу она принесла в жертву материнству… Десять лет она лечилась от бесплодия в лучших клиниках Франции и даже Англии, и привычка считать себя фарфоровой куклой, с которой нужно сдувать пылинки, осталась в ней даже после того, как она родила аж троих, а семья обеднела. И теперь несчастный Франсуа мало того что тянет на свою зарплату весь выводок с няней в придачу, так еще и терпит ежевечернее брюзжание… Другой бы давно сбежал от такой жизни, а он лишь опускал глаза и вздыхал: «Понимаешь, старик, ей так много пришлось пережить».