Павел Васьков - Пепел

Когда она подошла к лавке, внутри уже горел свет. Она посмотрела в окно. Марк, все такой же бесчувственный, как и вчера, раскладывал новые поступления книг. Кристина увидела Михаила, он показал ей, чтобы она ждала на улице, и вышел через минуту. Как и вчера, она встала у ограды, через дорогу.

– Мне нужно тебе кое-что рассказать, привет. – Михаил подошел к Кристине.

– Привет, как он?

– Нормально. Я дал ему успокоительные и завалил работой с книгами. У нас есть пару часиков. Ты свободна?

– Сегодня уже да.

Они сели в троллейбус, и он понес их в быстрой толпе автомобилей и городского транспорта. Заканчивался очередной рабочий день в городе на Неве. В метро шумели поезда, на дорогах раздавались сигналы машин, работали сердца горожан.

Михаил и Кристина шли по гравийной дороге, пролегающей через Смоленское православное кладбище. Было очень тихо. Они свернули на одну из тропинок и пошли мимо надгробий. Многие из них уже не имели информации о захороненных в могилах людях. На некоторых висели таблички с просьбой обратиться в администрацию кладбища родственникам похороненных для установления личности усопшего.

Михаил остановился у двух огороженных травой плит. Одна из них была более ухоженная. Вторая поменьше. Кристина прочитала имена на плитах:

Елизавета Исаева Владимир Исаев

– Это наши родители, – сказал Михаил, смахнув рукой листья с плиты.

– «Наши»? – удивленно спросила Кристина.

Они присели на скамейку, стоявшую недалеко от могил. Михаил достал из внутреннего кармана пальто сигарету, закурил и начал свой рассказ. Кристина впервые увидела его курящим.

Мы выросли в небогатой советской семье. С ранних лет отец готовил нас к тяжёлому будущему. Он говорил, что мужчина должен много работать, чтобы добиться успеха, и ежедневно показывал нам это на своем примере. Проживали мы в коммунальной квартире на Петроградской стороне. Я родился на год раньше Марка, мы были погодки, и разница в возрасте совсем не чувствовалась. Порой мы даже представляли, что мы двойняшки, рождение одного из которых задержалось на один год.

Отец часто брал нас с собой на работу. Он был строителем, очень уважаемым профессионалом. За годы работы он смог добиться авторитета и получить повышение до прораба. Он оставлял нас на бетонных плитах и наказывал наблюдать за тем, как проходит стройка, чтобы мы с самого детства прочувствовали нелегкий процесс зарабатывания денег.

Обратной стороной нашего строгого детства под надзором отца были забота и нежность матери. Она с лихвой давала нам с братом ту любовь и ласку, которых нам недоставало от отца. И как следствие, мы, конечно же, доверяли ей намного больше. В глубине души отцу это не нравилось, по его мнению, излишне обласканные материнской заботой сыновья могли превратиться в неженок, которых сломает любой переменчивый ветерок. Именно такой ветерок, а точнее ураган, накрыл тогда нашу страну. Началась перестройка общества, реформы, и мы все перестали быть прежними.

Большую часть времени мы пропадали во дворах. Именно там происходило наше с Марком становление. Именно в этих дворах мы встретили обновление страны, смену власти. Тогда отец стал пропадать из дома все чаще и перестал брать нас с собой на работу. Однажды снежным декабрьским днём мы лазили по крышам и забрели на чердак одного из домов на Малом проспекте. В одном из углов чердака, расположенного над заброшенной квартирой, жил бездомный. У него была печка-буржуйка с выведенной на улицу, через чердачное маленькое оконце, трубой. Он грелся возле неё и разжигал огонь книгами. Пока бездомный спал, мы перетаскали почти все книги в нашу комнату. Помню, я выбрал себе для прочтения «Тома Сойера», Марк остановился на «Гекельберри Финне».

В тот вечер мама готовила скромный ужин, все мы, как всегда, ждали отца после работы. Он вернулся позднее обычного и в нетрезвом состоянии. Он увидел гору книг возле наших с Марком кроватей и пришел в ярость. Начал их расшвыривать по всей комнате и выкидывать в коридор. На крик из кухни прибежала мать, он вмазал ей пощёчину и обвинил в том, что под её влиянием мы станем бесхребетными девчонками. Через минуту отец завалился прямо в одежде в кровать. Я увидел под его курткой пистолет.

В тот же вечер мы с братом перетащили все книги к соседу, дяде Виктору. Он был бывший военный и считал себя превосходным стратегом, периодически цитируя фон Клаузевица и Бисмарка. Дядя Витя уважал литературу и знания и согласился приютить на время наши книги. К тому же на набережной Мойки у него было в собственности помещение, большую часть которого занимали манекены. Помещение досталось ему от тетки, державшей в прежние времена здесь магазин одежды, но предпринимательской жилки дяди Виктора не хватило, чтобы удержать магазин на плаву. Часть книг мы перенесли туда.

Однажды отцу очень серьёзно повезло, и он заработал серьезную сумму денег, вследствие чего примерно через год мы переехали в собственную многокомнатную квартиру на Мойке, по иронии судьбы прямо напротив магазина, где мы складировали наши с Марком книги. К тому времени отец стал одним из совладельцев большой строительной компании. Денег у нас заметно прибавилось, но проблем стало куда больше. Пьяные дебоши отца продолжались. Было больно смотреть на мать. Однажды Марк заступился за неё и попал под горячую руку. Он ходил с синяком почти месяц. Потом мама сказала нам, что мы все равно должны любить отца, так как он желает нам только лучшего, но уже тогда я понял, что наш отец встал не на ту дорогу.

В то же время я начал замечать изменения в поведение брата. Не избалованный вниманием отца и окруженный слепой любовью матери, Марк, как в общем-то и я, был предоставлен на воспитание самому себе. Марк все больше уходил в себя, а позже и вовсе обзавёлся блокнотом и ручкой и стал много писать, о себе и о других, порой в художественном стиле. Периодически мы навещали дядю Витю на старой коммунальной квартире. Он любил рассказывать о прошлом, в меньшей степени о войне. К своим рассказам он добавлял смешные анекдоты, порой пошлые. Затем мы с братом шли читать в Михайловский сад или спускались к воде прямо на Мойке или Фонтанке.

По воле случая я увлекся французской литературой, а в дальнейшем и языком. Я начал учить французский по старым учебникам, которые покупал на рынке рядом с метро «Удельная». Тогда Марк и прозвал меня Мишелем, Михаилом на французский манер. Мы играли в мушкетёров в парке Челюскинцев, а после я рассказывал брату, что уеду во Францию, когда вырасту. Затем мы вместе смеялись. Во Францию я все-таки попал.