Ирина Воробей - Куколка

Отец специально ушел пораньше с работы, чтобы успеть подготовиться к театру. Он собирался около двух часов, как обычно делал перед важным для него мероприятием. Татьяне казалось, что даже перед ее выпускным спектаклем он так тщательно не готовился, как теперь. Он очень долго выбирал костюм, наносил косметику чересчур аккуратно и потому медленно, приводил в идеальный порядок свой парик. Татьяна за месяц сидения дома даже краситься разучилась. Она не стала наносить макияж, а на себя надела первое попавшееся платье – белое с подсолнухами, то самое, в котором она впервые пошла в бар. Это навеяло ей больные воспоминания, но при отце она была гораздо сдержаннее, потому быстро отсекла их. За этот период одиночества она о многом успела подумать, передумать, додумать и, наконец, успокоиться.

За полчаса до начала они сели в машину, и отец, вписав педаль газа в пол, погнал автомобиль к театру. Доехали они быстро, по дороге нарушив пару правил дорожного движения, но без чрезвычайных происшествий, и вбежали в зал буквально за три минуты до последнего звонка. Потом приглушили свет, и начала играть музыка. Первые минуты еще раздавались шорохи то там, то тут, но как только на сцене появился первый артист, все притихли.

Из зала все актеры казались на одно лицо. Только костюмы указывали на ту или иную роль, что играет артист в спектакле, или на его причастность к массовке. Разумеется, солисты привлекали к себе внимание сразу. Татьяна смотрела на них и пыталась понять, заметит ли обычный зритель подвоха, если на исполнение главной партии поставить балерину из кордебалета. И пришла к выводу, что даже она, постигнув тонкости этого искусства за 8 лет академии, не всегда могла бы заметить такую подмену. Муравьева сейчас танцевала в кордебалете в 3 составе. Она была чуть выше всех остальных, поэтому приметнее. Но Татьяна узнала ее по характерному движению рук, которое она тысячи раз наблюдала на занятиях, хоть со стороны и казалось, что она двигается синхронно с остальными.

Спектакль прошел быстро. Татьяна отвлеклась от своих дум, что накопились в ней за месяц, и получила удовольствие от просмотренного, несмотря на постоянные замечания отца, который то и дело выискивал ошибки актеров, но в конце аплодировал вместе со всеми стоя.

Когда раздались аплодисменты, поклонники балета стали выходить со своих мест и направляться к сцене с цветами. В основном букетами одаряли солистов, но доставалось и некоторым из кордебалета. Тут Татьяна увидела, как высокий парень несет огромный букет подсолнухов к сцене. Он подошел с правого бока, выискивая в толпе кого-то. Потом к краю сцены из толпы вышла Муравьева и широко заулыбалась парню. Тот улыбался в ответ. Татьяна видела его профиль. Это был Вадим. Отец тоже его заметил, потому что такой букет подсолнухов трудно было не заметить. Муравьева наклонилась к нему. Они о чем-то весело говорили. Татьяна замерла на месте. Она не сомневалась, что потом почувствует острую боль между левым легким и желудком. Из глаз у нее ручьями потекут слезы. В горле застрянет шипастый ком, а душа свернется в неприятный узел и будет давить на грудную клетку. Но сейчас она была в шоковом состоянии.

– Смотри-ка! Благоверный твой объявился! Что я говорил! – злорадно ликуя, произнес отец, указывая на парня с подсолнухами пальцем. – Стоило тебе всего на месяц пропасть, как он уже другой балерине подсолнухи несет! Вот ведь кобель! Убедилась теперь? Хоть собственным глазам поверь! Он тебя поимел и бросил! Ты ему только для этого и нужна была! Он, судя по всему, просто падок на балерин! Фетишист хренов!

– Хватит! – вскрикнула Татьяна, сжав кулаки.

Сознание ее вернулась в привычный ход времени. Она сразу почувствовала всю ту боль, что должна была испытать. Ей стало душно в этом зале. Особенно ее душили счастливые улыбки Муравьевой и Вадима, которые еще продолжали под гул аплодисментов что-то накрикивать друг другу в уши. Она взяла свою сумочку и, грубо проталкиваясь сквозь хлопающую толпу, выбежала из зала. Аплодисменты громогласно били по ее и без того искалеченной душе, словно тысячами кувалд, с каждым ударом сильнее вкапывая ее в землю. Она бежала по ковровой лестнице, спотыкаясь и падая беззвучно, будто и не существовала. Волнение охватило ее мозг паникой. Слезы затмевали обзор. Она с силой распахнула двери театра и, оказавшись на прохладном воздухе, глубоко вдохнула. Это помогло справиться с нарастающей тревогой.

На улице стояли светлые сумерки. Люди топали по тротуарам туда-сюда, не замечая ее. Небо постепенно бледнело, превращаясь в синеватый оттенок серого. Асфальт был сухой и жесткий, в некоторых местах пыльный. Атмосфера в центре города всегда была спертой, но теперь показалась Татьяне совсем непроницаемой. От боли в груди она не могла нормально дышать. Ей приходилось с усилием делать глубокие вдохи и выдохи, будто переламывая собственное тело.

Немного придя в себя, она побежала вдоль набережной, надеясь, что там людей будет меньше. Так оно и оказалось. Рядом с водой дышалось легче, хоть и пахло не самым свежим речным бризом. Из глаз безудержно текли слезы. На вибрирующий телефон минут пять она не обращала внимания, а потом все-таки ответила на звонок отца, поняв, что бежать ей в этом городе некуда. Отец подъехал к ней и увез домой, в клетку, где она ощущала себя питомцем, за которым хорошо ухаживали и кормили, о котором заботились и которого обожали, но все равно держали как домашнее животное, как игрушку, как имитацию жизни, и лишь для собственного удовольствия.

– Надеюсь, теперь ты понимаешь, что нужно слушать папу? – с важным видом сказал он, глядя на дорогу.

Он не столько спрашивал, сколько утверждал. Самодовольство так и порывалось выйти из него вместе с усмешкой. Татьяна вжалась в кресло и ничего не хотела отвечать.

– Да, Куколка, ты серьезно оплошала! Но ничего, папа все наладит. Папа тебя и в театр устроит какой надо, и замуж выдаст за кого надо. Папа решит все твои проблемы, одним ударом убив двух зайцев сразу! Но ты! – он резко повернулся к ней, впившись глазами в ее хрупкую фигуру. – Ты больше не имеешь права меня подводить!

Несколько секунд стояло молчание. В это время в Татьяне нарастала буря. Эта буря после пробежки по набережной лишь притихла на время, но теперь грозилась разразиться с большей силой. Девушка не выдержала и тоже решила высказаться.

– Я тебя не подводила! Я не виновата, что ты мечтал, чтобы я стала балериной. Я этого не хотела! И всю мою жизнь ты заставлял меня делать то, что хочешь сам! Я ни при чем, если какие-то твои надежды не сбылись! Ты сам все это специально подстроил. Прохоров мне все рассказал. Ты спал с ним, чтобы я училась в академии? Да?!