Анна Варенберг - Татьянин день. Неразделенное счастье

— Не говори мне о ней, — руки Бариновой сами собой сжались в кулаки, — Ошибка. Наверное, ты прав. Ошибки надо исправлять, — она встала. — Ты сам этого захотел, Сереженька. Не будет семьи — не будет и ребенка. Нечего плодить безотцовщину. Не будет мальчика, похожего на своего отца. С его глазами, его голосом. Ничего этого не будет, отец убил его своим эгоизмом. И правильно: зачем рождаться, если ты никому не нужен? А после аборта и в моей жизни смысла не останется, потому что другого ребенка у меня уж точно не будет. Появился один-единственный шанс — и не получилось. Ты наконец добьешься своего, я исчезну из твоей жизни. Знаешь, как это будет, Сережа? Беру бритву, иду в ванную, раздеваюсь, ложусь в теплую воду…

Никифоров отвернулся, не спеша налил воды из графина в стакан — и вдруг резким, точным движением выплеснул воду Бариновой в лицо.

— Тань, — подождав, пока она опомнится и продышится, Сергей протянул ей салфетку, — давай заканчивать эту оперетту, а то как-то очень мокро. Я люблю Таню, хочу быть с ней и буду с ней. Но и нашего с тобой ребенка буду любить. Я буду хорошим отцом, уж ты мне поверь. Так что всякие глупости из головы выкинь и больше такого никогда не говори. Очень тебя прошу. Теперь я точно знаю, что Таня меня по-прежнему любит.

— А если разлюбит? — немедленно предположила Баринова. — Может ведь такое случиться? Опять ко мне вернешься?

— Тань, такой вариант развития событий мне даже представить — и то невозможно. Мне почему-то кажется, что мы с Танюшкой будем жить счастливо до конца наших дней, — твердо ответил Никифоров.

— До конца дней… — эхом повторила Татьяна.

— Ну а ты что сидишь? Разве обед не начался? — подошел к сидевшей в приемной Лере Горин. — Ну-ка, марш за белками-жирками-углеводками.

— Спасибо, — обрадовалась Лера, поспешно удаляясь.

И тут же из переговорной вышла Таня Разбежкина. Похоже, мучительное объяснение с Игорем далось ей нелегко: она без сил прислонилась спиной к двери и прикрыла измученные глаза.

— Все так плохо? — посочувствовал Горин.

— Наоборот, все хорошо, — Таня показала ему доверенность. — Смотри внимательно, больше не увидишь. — Она торжественно разорвала бумажку на множество маленьких кусочков и бросила их в урну. — Теперь надо до банка добраться, все перепроверить, на всякий случай счета переоформить. Только давай завтра, а? Сил никаких не осталось.

— Завтра так завтра, — согласился Горин, — Не вопрос.

Из соседнего кабинета появился Сергей и немедленно сжал Таню в объятиях:

— Ну что, самое тяжелое позади? Теперь у нас все будет просто, ясно и хорошо. А остальное забудется, как дурной сон.

— Пять лет дурного сна, — сокрушенно покачала головой Таня. — Почти летаргия.

— Таня, можно с тобой поговорить? — обратилась к ней Баринова, — И без посторонних?

— А кто здесь посторонний? — неприязненно глянул на жену Сергей.

— Серега, Не стой под стрелой, — напомнил Горин. — Техника безопасности — прежде всего, — и увел Никифорова.

— Что ты хотела? — повернулась Таня к бывшей подруге.

— Что я хотела, то обломилось, — со злостью ответила та, — Хотела Сергея, но он к тебе ускакал. Молодец, уводит чужого мужа, и глазками хлоп-хлоп: «Чего ты хотела?» Нет, это непостижимо: пять лет мы с ним жили, и вдруг ты, вся такая белая и пушистая. Совсем совесть потеряла, Разбежкина!

— Нет, — спокойно возразила Таня, — совесть у меня есть, и она чиста. Сергей сам выбрал, с кем быть. Ну, извини, выбрал не тебя. А насчет этих пяти лет — ты их у меня попросту украла, мы с ним и эти годы были бы вместе, если бы ты не вмешалась. Конечно, ты же привыкла получать все, чего пожелаешь. Деньги, машины, диплом об окончании института, мужчина — какая разница? «Все куплю», — сказало злато. «Все возьму», — сказала Таня Баринова. А вот я за свое счастье заплатила — мало не покажется. Поэтому успокойся и постарайся забыть.

— Забыть? — прищурилась Баринова. — Ты у меня отняла самое дорогое — семью, надежду — и забыть? Нет, ошибаешься, подруга, такое не забывают. Говорят, некоторые каждое утро читают вслух «Отче наш». А у меня каждое утро будет начинаться, знаешь, с чего? Я буду просить, чтоб у тебя все было плохо. Поняла? Каждое утро я буду тебя проклинать, Разбежкина!

— …Не чувствую интонации победителя, — выговаривал по телефону Радомысленский Игорю, доложившему о своих достижениях. — Успел в банк и в налоговую?

— Иван Иванович, чрезвычайные обстоятельства, форс-мажор. Жена вернулась раньше времени и потребовала доверенность. Пришлось отдать, — признался Гонсалес. — Но я и без доверенности прекрасно обойдусь, — поспешно добавил он.

— А если в банке потребуют? — не отставал дотошный Радомысленский.

— Разберемся. Мы же все-таки муж и жена — одна сатана.

— Слушай, твои семейные дела меня не интересуют, — раздраженно повысил голос Иван Иванович. — Мне нужно, чтобы фирма работать начинала, понял? Подводишь ты меня пока, Игорек. Так, глядишь, проваландаешься — мы все хорошие заказы упустим.

— Да все будет нормально. Танька у меня будет по ниточке ходить, не пикнет. У меня тут одна бумажка появилась… — ухмыльнулся Игорь. — О, это такая бумажка, из чистого золота бумажка.

— Ну, это частности, они меня не интересуют, — не стал ничего уточнять Радомысленский, — Но учти, больше я о твоих сложностях, о всяких там сюрпризах и неожиданностях и слышать не хочу, понял? Все, привет.

Игорь достал из портфеля ту самую папку с документами по объекту, которую безуспешно искали Горин с Сергеем, и любовно сдул с нее воображаемые пылинки.

Не откладывая дела в долгий ящик и, в отличие от Бариновой, не утруждая себя разборками с более счастливым соперником, Гонсалес после разговора с Таней прямиком направился к следователю.

— Папка с документацией по объекту, как обещал, — отрапортовал он Черенкову.

— Ну, посмотрим, — нахмурился тот, принимаясь просматривать документы. — Конечно, на бумаге у вас все гладко… Материалы — высший сорт, работы выполнены в срок… не подкопаешься. А мы вот когда с маленьким ребенком, между прочим, в новый дом заселялись, так у жены от огорчения даже молоко пропало: в стенах — щели в руку, сантехника течет, плитка отваливается, ламинат на полу — шторм баллов семь-восемь.

— Что поделать, — огорчился Гонсалес, — халтурщики везде есть. Но в моей фирме такого быть не может, я лично слежу.

— Да? — язвительно прищурился Черенков, — А чего ж тогда лестничный пролет вдруг рухнул? Или он не знал, что сделан на совесть, смонтирован и приварен — тоже как следует?

— Так я ж говорю, монтажом занималась другая фирма. Мы к ней не имеем никакого отношения, я получил объект уже на стадии отделки, там же, — кивнул Игорь на папку, — все написано. Претензии по отделке есть?