Дженнифер Смит - Заметки о любви

Хьюго улыбается ей.

– Спасибо.

– Если честно, я впечатлена уже даже тем, что ты размышлял об этом. Ни за что бы не подумала, что ты…

– Что?

– Пойдешь за своей мечтой, – с почти извиняющимся видом отвечает Маргарет, и Хьюго, ощутив укол вины, смотрит в свою кружку. Потому что это не совсем так. – Что изменилось?

«Я познакомился с Мэй», – думает он, но не говорит. Но они слишком хорошо знают друг друга, и от него не ускользает мелькнувшая в ее взгляде обида.

– О, ну да.

– Мне очень жаль, Маргарет.

На ее щеках проступают два одинаковых розовых пятна, что случается всякий раз, когда она старается не расплакаться. Но ее подбородок все равно гордо поднят вверх.

– Все нормально. Я рада, что ты счастлив.

– Не знаю, счастлив ли я. Но я работаю над этим.

– И все же ты теперь какой-то другой, – говорит девушка. – Как будто в тебе вспыхнула искра.

Он понимает, как больно ей говорить это, каких сил ей это стоит. Маргарет отодвигает стул от стола и встает.

– Только не дай ей погаснуть, хорошо?

Хьюго тоже встает и обходит стол, чтобы обнять ее. Кажется, они стоят так целую вечность: ее нос утыкается в его плечо, а его подбородок упирается в ее макушку. На сердце у него тяжело, но не потому, что он любит ее – его любовь к ней уже давно прошла, – а потому, что когда-то любил, а такие вещи надолго отпечатываются в нас.

– Давай не будем мелодраматизировать, – наконец говорит Маргарет, отступая и вытирая слезы. – Один раз мы уже расстались, так зачем нам второй раунд?

Хьюго смеется.

– Ладно.

– И что будет дальше?

– С нами?

– С тобой! Что ты собираешься делать?

– Сейчас? – спрашивает Хьюго с улыбкой. – Сейчас я собираюсь написать письмо.

Проснувшись на следующее утро, Мэй на секунду забывает, где находится. За последнюю неделю было столько новых комнат, столько разных видов. Но теперь она дома, в своей постели, и из окна доносится знакомый звук гудка поезда.

Девушка тянется к телефону, и сердце ее щемит, когда она видит, что от Хьюго по-прежнему ничего нет. Это может означать только одно: он с Маргарет, и это ее не должно беспокоить. Ведь они уже попрощались и разошлись в разные стороны. Но все же, когда она смотрит на экран, у нее в животе расползается пустота.

«Как СФ?» – печатает она и тут же стирает.

Потом пытается снова: «Я скучаю по тебе».

Но и эту строчку Мэй удаляет. Всех этих слов недостаточно.

На самом деле ей хочется сказать: «Ты понятия не имеешь, как сильно».

И больше всего на свете ей хочется узнать: «Ты тоже по мне скучаешь?»

Раздается стук в дверь, и Мэй садится в кровати, ожидая увидеть одного из своих отцов, но в комнату просовывается голова Приянки. Посмотрев на нее, Мэй вдруг начинает плакать.

– Эй, ты в порядке? – спрашивает Приянка, подбегая к ней и садясь на краешек кровати.

Мэй бросается к подруге и заключает ее в самые крепкие объятия.

– Что ты здесь делаешь? – спрашивает она и снова садится, вытирая рукавом слезы. – Ты же должна быть в колледже.

– Ну уж нет. Я должна быть тут.

Приянка сбрасывает туфли и залезает в кровать. Они лежат лицом друг к другу, как ложились всякий раз во время ночевок, когда были маленькими. Мэй думала, что больше не будет плакать, но чувствует, как по носу скользит предательская слезинка.

– Ты можешь поверить, что ее больше нет?

– Не могу, – печально отвечает Приянка. – До сих пор не могу свыкнуться с этой мыслью.

– Я тоже.

– С ней никто не сравнится.

В горле у Мэй встает ком, и она с трудом проглатывает его, вдруг захотев поговорить о чем-нибудь другом.

– Это настоящее чудо, что ты здесь. Как у тебя дела? Как колледж? Как Алекс? – Но прежде чем Приянка успевает ответить, Мэй сдавленно усмехается. – Алекс!

– Что? – спрашивает Приянка, странно посмотрев на нее.

– Просто… Я только сейчас поняла, какие вы, ребята, храбрые.

– О чем ты говоришь?

– Вы влюблены друг в друга, что само по себе безумно, – широко раскрыв глаза, объясняет Мэй. – Но вдобавок к этому вы решились оставаться вместе, несмотря на разделяющие вас время и расстояние. Если подумать, то вы сумасшедшие. Но еще очень, очень смелые.

– Что случилось с тобой в том поезде? – смеясь, спрашивает Приянка. – Ты уезжала, настаивая на том, что любовь похожа на пиццу.

– В том-то и дело, – с широкой улыбкой отвечает Мэй. – Оказалось, что так оно и есть .

Приянка удивленно качает головой.

– Только посмотрите, как можно измениться за неделю!

Они еще немного болтают о Хьюго и Алексе, об учебе и поезде, вспоминают несколько историй о бабуле, которые заставляют их обеих плакать, и строят планы на завтрашний вечер, а затем Приянка отправляется домой, чтобы подготовиться к похоронам.

Снова оставшись одна, Мэй подходит к своему шкафу и, порывшись в нем, достает свое единственное (и довольно простое) черное платье. Вытащив его, она видит, что к бирке приколот листок синей бумаги, и какое-то шестое чувство подсказывает ей, что это от бабушки.

На какое-то мгновение Мэй застывает на месте, крепко прижав к себе платье. В льющемся из окна свете плавают пылинки, в доме стоит тишина, и она закрывает глаза. А потом садится на кровать и читает записку.

«Дорогая Мэй,

Мне очень жаль, что мы не смогли попрощаться. Понимаю, что ты наверняка злишься на меня. Но знаешь, когда ты болен или напуган, тебе всегда говорят думать о чем-то хорошем. Так вот, я думала о тебе. О том, как ты там в своем приключении. Надеюсь, тебе понравилось. Надеюсь, ты много чего повидала. И я надеюсь, что ты влюбилась в того милого мальчика из поезда. Мало кто может похвастаться таким же горячим сердцем, как у тебя. Не сдерживай его, пусть оно пылает. Веди себя хорошо. Будь храброй. Будь самой собой.

P.S. Не позволяй своему па есть слишком много бекона. И проследи, чтобы твой папа начал избавляться от этих дурацких твидовых пиджаков. Они на нем не застегиваются, и мы все знаем, что ему уже никогда не сбросить эти несколько лишних кило. И пусть они оба приедут навестить тебя в Калифорнии. Им тоже не помешает приключение. (А кому нет?)

P.P.S. Будет совсем в моем духе написать эту записку, но так и не умереть. Если я забуду о ней, а ты найдешь ее, когда приедешь домой на День благодарения, и окажется, что я все еще жива и здорова, пожалуйста, проигнорируй все вышесказанное и поменяй эту записку на объятия».

Мэй, продолжая плакать, подходит к столу, берет свою камеру, включает ее и аккуратно кладет на стопку книг. Она все еще плачет, когда садится на край кровати, не замечая, что черное платье, которое ей нужно будет надеть на похороны всего через несколько коротких часов, смялось у нее на коленях. И только когда она начинает говорить, слезы наконец останавливаются. Ее глаза наверняка покраснели, а голос слегка дрожит, но ей все равно. Неважно, как она выглядит. Важно то, что она собирается сказать.