Эмма Скотт - Зажечь небеса [litres]

А еще меня охватило облегчение: я ведь не устроил свалку из восьми гоночных колясок и их седоков.

Когда мы ехали мимо трибун, толпа радостно улюлюкала. Мои руки налились свинцом, но я нашел в себе силы обменяться рукопожатиями с парой победителей. А потом я услышал…

– Ты мой мальчик, Блу!

Мои руки сорвались с ободов колес, сердце отчаянно заколотилось в груди, я поднял глаза и стал прочесывать взглядом трибуны.

Его было нетрудно заметить: он стоял, в то время как остальные зрители сидели. Он хлопал в ладоши, хотя все остальные уже уткнулись в мобильные телефоны. Он сунул два пальца в рот и свистнул.

– Так держать, Тёрнер!

«Черт возьми, он здесь. Он приехал. Ради меня».

Наши взгляды встретились, и Коннор вскинул вверх руку и улыбнулся широкой, хоть и неуверенной улыбкой. Я тоже поднял руку, чувствуя, что сердце колотится где-то в горле, так что там образовался огромный ком.

Я подъехал к своей команде и перелез в свое кресло, стараясь двигаться как можно быстрее. Тренер высказал нам свои критические соображения, и я кивнул, хотя почти не слушал. Пара ребят спросили, не хочу ли я пропустить по пиву.

– Нет, спасибо, – отказался я, натягивая толстовку. – В другой раз. – Я помолчал, а потом добавил: – В другой раз обязательно, ладно?

– Заметано.

С учащенно бьющимся сердцем я подкатил к Коннору – тот стоял возле трибун, сунув руки в карманы.

– Привет, – сказал я.

– Отличная гонка, старина.

– Спасибо. Откуда ты узнал о сегодняшних соревнованиях?

Коннор округлил глаза.

– Когда это я пропускал твои соревнования?

– Никогда, – проговорил я хрипло. – Отем тебе рассказала?

– Отем сказала Руби, а Руби рассказала мне.

Мы двинулись по беговой дорожке в сторону парковки, и несколько секунд над нами довлела неловкость.

– Как у нее дела? – спросил Коннор.

– Отлично, – ответил я, а потом решил отбросить все экивоки. – Вообще-то, она просто чудо. Каждый день рядом с ней – лучший день в моей жизни.

– Я рад, старик. Я серьезно.

– А Руби?

Коннор надул щеки и резко выдохнул.

– Я ее люблю.

– Ага, тем вечером ты уже это говорил.

Он засмеялся.

– Знаю, но мне хочется постоянно это повторять, потому что это правда. Ощущение волшебное, и это так просто.

У меня защемило сердце от радости при виде его счастья. Он почти стал прежним, только в глазах появилась новая глубина. Мне подумалось, что у всех солдат, побывавших на войне, становится такой взгляд.

– Ты этого заслуживаешь, – сказал я.

Последние несколько футов, остававшиеся до конца трибун, мы проделали в молчании.

– Погоди секунду, – сказал Коннор. Он присел на край одного из сидений, чтобы наши лица оказались на одном уровне. – Мне нужно кое-что тебе сказать.

– Нет, ты не…

– Да, должен, так что заткнись хоть раз в жизни и выслушай.

Его голос звучал весело, но глаза смотрели серьезно.

Я заткнулся и стал слушать.

– Прости, что я тогда уехал. Я чувствовал себя ответственным за то, что с тобой случилось. Мне было мучительно больно видеть, во что превратилась твоя жизнь, но больше всего меня убивало то, что я ничего не мог исправить. Мне хотелось поменяться с тобой местами. – Он машинально потер левый локоть. – Поэтому я попытался исправить себя, но сделать это здесь и тем более в Бостоне я не мог.

Повисло короткое молчание. Раскол между нами существовал всегда, его подпитывали моя старая боль и разрушающая меня самого злость. Дрейки думали, что я поддержу Коннора, помогу ему в учебе, но, по правде говоря, это он годами поддерживал меня – без него я бы давно уничтожил самого себя.

– Ты был во всём прав, – признался я. – Я действительно не мог постоять за себя, отвергал всё хорошее, что было в моей жизни, потому что полагал себя недостойным счастья и никому не верил. Я заранее считал, что меня отвергнут, и поэтому портил отношения с людьми до того, как они начинались. – Я посмотрел на него. – С тобой я вел себя так же. Ты был лучшим, что случилось в моей жизни с того самого дня, когда тот парень, как там его звали, опрокинул тарелку с едой мне на колени. А я никогда тебе об этом не говорил.

– Тебе и не нужно было этого говорить, старик.

– Нужно. Некоторые вещи нужно говорить вслух.

Коннор кивнул.

– Ты спас мне жизнь в Сирии. Закрыл меня от взрыва и спас.

– Я не задумываясь поступил бы так снова, если бы пришлось. Потому что ты тоже спас мне жизнь, и я говорю не только о Сирии.

Он на миг нахмурился, а потом его лицо озарилось пониманием, и на губах заиграла улыбка.

– Как ты? – спросил я, чтобы скрыть неловкость. – В смысле… после всей этой заварухи?

– Лучше. – Взгляд Коннора блуждал по зеленой траве, растущей вдоль беговых дорожек, но я знал: друг видит сухую пустыню и обгоревшие остовы домов. – Столько долгих ночей я лежал без сна и слышал выстрелы, а когда засыпал, они мне снились. Мне казалось, это никогда не закончится.

– Ага, – сказал я. – Но мы оба всё еще здесь, да?

– Ага. Мы всё еще здесь. – Он подался вперед и положил руку мне на плечо. – Я тебя люблю, старик.

Вес его ладони всколыхнул в памяти множество воспоминаний. В школе я писал за него сочинения. Вступил в армию. Бросился прямо под взрыв гранаты. Отказался от любви всей своей жизни ради его счастья. Я сделал всё это, потому что любил Коннора, но никогда не произносил этого вслух.

Я положил ладонь ему на затылок и прижался лбом к его лбу.

– Я тоже тебя люблю, – хрипло проговорил я. – Спасибо тебе… – Я на секунду стиснул зубы.

«Скажи это. Произнеси это вслух».

– За тебя.

Коннор кивнул, прижимаясь лбом к моему лбу.

– Я тоже, Уэс. Черт возьми, я всегда буду тебя любить.

На несколько секунд мы замерли, потом отстранились друг от друга, утирая глаза рукавами.

– Ну что, готов?

– Ага. Вперед.

Мы направились к парковке.

– Возвращаешься обратно в Италию? – спросил я.

– Через несколько дней. – Он оглядел парковку. – Кто тебя забирает?

– Я собирался вызвать такси.

Коннор дернул подбородком, указывая на свой «Додж Хэллкет».

– Я тебя подвезу. Как в старые добрые времена. – Он ткнул меня кулаком в плечо. – Ты наверняка устал после соревнований. Не так-то просто занять четвертое место.

– Отвали, – фыркнул я. – Я впервые принял участие в гонке.

– Какая разница. В последний раз ты пришел четвертым, когда больной кишечным гриппом бежал эстафету четыре этапа по четыреста метров. Кстати говоря, а где же знаменитая рвота после соревнований? – Он с мрачным видом покачал головой. – Я заплатил приличные деньги, чтобы посмотреть эту гонку.

Я средним пальцем оттянул вниз кожу под глазом.

– Прости, что разочаровал.

Коннор повторил мой жест, потом хитро улыбнулся, и я почувствовал, что между нами всё стало по-прежнему. Любовь, более сильная, чем дружба, чем любое родство. Проверенная в бою связь, впитавшаяся в плоть и кровь.