Медина Мирай - Река моих сожалений [litres]

Я качал головой, мысленно говоря ему: «Не верю».

Он положил голову мне на плечо.

– Ты мне очень дорог, и я бы сам хотел… но мне страшно… от всего этого. Это ненормально. Порочно. Не так, как у всех. Я боюсь, Питер.

Его слова ласкали слух, разжигали новые напрасные искорки надежды, которым суждено погибнуть сразу после рождения. Но я должен был ответить, попытаться перетянуть его на свою «грязную сторону», чтобы стать счастливее и разделить это счастье с Колдером. К чему правила, если они делают нас несчастными?

Боже, я просто хочу стать свободным, нужным и любимым!

– Разве у нас должно быть как у всех? – спросил я дрожащим голосом. – Разве тебе не плевать на других?

– Питер, ты не понимаешь. – Колдер посмотрел мне в лицо. – Дело не в обществе, а в… – он отвел взгляд. – Я сам устал. Дико устал. Находиться на расстоянии от тебя – для меня пытка, но быть рядом – еще хуже. Поэтому прошу: пойми меня. Не нужно…

Я больше не хотел слышать его болезненную истину. Мне было все равно, воздастся ли мне за эти желания: я был слишком поглощен ими. Они управляли мной, и я, не желая навредить Колдеру, вновь поцеловал его: требовательно, нестерпимо, почти насильно.

Почему ты не можешь быть собой? Почему не можешь просто быть таким, как я? Как мне избавить тебя от этой «святости» хотя бы на мгновение? Да кого я обманывал: мне мало дня, месяца, года, всей жизни.

Не хочу никуда возвращаться, нигде сниматься, ничем заниматься. Хочу просто быть с тобой. Здесь, на этом ранчо, в крохотном городке, по ночам единственными на всем свете и бесстрашными перед расплатой за нашу любовь.

Я знал, что поступаю неправильно. Если любишь – отпусти? Какой вздор! Может, я любил его не по-настоящему? Тогда что же стало бы со мной, будь эта любовь настоящей? Я бы, очевидно, умер от собственных эмоций.

Колдер оттолкнул меня и прокричал:

– Ты спятил!

– Ты только сейчас это заметил? – Я разразился безумным смехом сквозь слезы. – Я спятил, верно! Ты меня таким сделал! Почему ты не можешь принять себя? Почему не можешь отдаться своим чувствам?

– Потому что это неправильно! Так не должно быть.

– Но есть же! Что мне сделать, чтобы доказать тебе, что это нормально?

– Для начала самому в этом убедиться!

Я словно обезумел, и кто-то – а может, это был я – словно прошептал мне: «Тебе больше нечего терять. Представь свою жизнь после этого».

Но я не смог ее представить. Дальше сгущалась тьма.

Я бросился на кухню и схватил кухонный нож, который лежал так удобно, словно высшие силы благоволили мне, поощряя мое безумие.

– Что ты собираешься делать? – спросил Колдер испуганно. – Положи на место. Прошу, хватит.

Зачем я взял в руки нож? Чтобы убить себя? Порезаться? Или сделать все это по отношению к Колдеру? Нет, я скорее уйду на тот свет, нежели позволю себе причинить ему боль.

«Но разве не это я делаю прямо сейчас?»

– Я больше так не могу, – признался я. – Мне нужна помощь, и только ты мог бы мне помочь. Но я… не хочу тебя заставлять быть собой вопреки твоему желанию, но в то же время очень этого хочу. Я не могу получить то, чего сильно хочу. Это невыносимо! Это сумасшествие! – Я кричал сквозь слезы. – Лучше бы ты не приезжал сюда! Лучше бы мы никогда не встречались. Посмотри, что со мной стало! Я никогда не был таким! Никогда не испытывал такого и никогда никого не любил так, как тебя! Что мне сделать, чтобы мы оба были с тобой счастливы?

– Питер, пожалуйста, положи нож. – По горестному голосу Колдера я понял, что он едва сдерживается, чтобы самому не расплакаться. – Давай сделаем так: ты кладешь его и возвращаешься на веранду.

Не знаю причины, но почему-то я выполнил его просьбу. Свежий воздух медленно выталкивал из меня безумие, и, посмотрев на свою истерику новыми глазами, я понял, что недостоин его. Наговорил ему столько странных и диких слов, взялся за нож, не зная, что с ним делать, и после всего этого он оставался со мной.

Колдер вышел на веранду и сел рядом. Я хотел извиниться перед ним, прижаться к нему, расплакаться, помолчать и просидеть так весь вечер и всю ночь. Но он не дал мне сделать это, вновь, в своей привычной манере, положив голову мне на плечо и взяв за руку.

Он не произнес ни слова. Пять минут назад мы накричались так, что этого хватит нам на пару десятилетий. Все, чего хотелось сейчас: чувствовать друг друга вот так, через легкие прикосновения.

Ведь за эти действия, чувства, за искреннюю любовь нам не может воздаться? Скажи, Боже, разве все это не правильнее фальшивой любви ради сношения в «истинных связях»?

В тот дождливый день в Колдере что-то сломалось.

Тяжелые тучи заволокли все небо над Кускией. Глубокий зловещий цвет облаков говорил о нескором завершении дождя. Это радовало: нескончаемая дробь капель по крыше, прохладный влажный воздух, убаюкивающая серость, окутавшая все, что видно, и все, что скрыто за высокими желтыми холмами, легкий хлопковый плед и книга – мечта меланхоличного романтика. Я уже стал привыкать к этой сущности.

Колдер был немногословен, и потому каждое произнесенное им слово я, влюбленное создание, расценивал как долгожданное признание. Не стоило ожидать ни любви, ни смелых прикосновений, ни поцелуев – ничего, что подарило бы мне надежду на его смирение перед собственной сущностью.

Находиться рядом с ним было болезненно, но приятно, до отрадного покалывания в сердце и удовлетворенных улыбок. Он видел это, считывал мои эмоции как кричащий текст, призыв с огромного баннера, заметного с другого конца города.

Он возился в комнате, я сидел на веранде и чувствовал его внимание, словно между нами была телепатическая связь, и он периодически убеждался в том, что я все еще на веранде, укрытый, сникший, безмолвный и бессильный. Но море травы цвета хаки, шум наполнявшейся реки, дикий ритм дождя, создававший непреодолимую стену, сквозь которую не разглядеть другие холмы, а деревья виделись ровными темными штрихами, вырывали меня из дремы, не давая вновь впасть в раздумья о том миге, когда закончатся счастливые деньки и нам придется вернуться в скучный, плоский мир, внутри которого цветут серость и пыль, мечты превращаются в сказки, а жизнь – в один мимолетный этап на пути к смерти.

Но Куския внушала мне бесконечность этого этапа. Пусть он будет один, но здесь, с Колдером. Боже, сколько же раз я мысленно произносил его имя! И столько же раз хотел произнести вслух.

– Колдер…

Каждое произнесение его имени было громким признанием, будившим во мне головокружительные и безумные эмоции, от смешения которых мне хотелось смеяться.

Я сбросил с себя плед и встал у края веранды. Стоит сделать шаг вперед, и дождь укроет все тело, не оставив ни миллиметра сухого кусочка. Он смоет всю душевную грязь и накопившуюся скверну, растворит каждую мысль о саморазрушении.