Татьяна Воронцова - Тени утренней росы [litres]

Но он молчит, подлец. Не хочет рассказывать или просто задумался? В любом случае я не собираюсь сдаваться.

– Нейл, прошу тебя, расскажи мне про своего любовника с разными глазами. Ты почти ничего не рассказываешь о себе…

– Неправда, – возражает он. – Я тебе много чего рассказал. И запомни, наконец: он мне не любовник.

– Конечно, любовник. Просто вы заменили секс дракой. Ну что ты молчишь? Тебе кажется, что, рассказывая, ты обесцениваешь свое прошлое?

– А разве нет?

– Конечно, нет. Ведь ты рассказываешь мне. А я люблю тебя.

Еще не договорив, я понимаю, что в этом заявлении отсутствует логика, поэтому рассчитывать можно только на его эмоциональную составляющую. Нейл поглядывает на меня через плечо со странным выражением, как будто превозмогает желание бросить мне вызов. Попробуй меня заставить. Даже если в глубине души ему и хочется поговорить о том же, о чем и мне, какая-то сила препятствует этому. Какая-то внутренняя блокада. И устранить ее можно, только применив насилие. Как будто привязав его за руки к спинке кровати и пригрозив ему ножом или пистолетом, я сниму с него ответственность за выдачу секретной информации.

Я излагаю ему свою теорию, опутывая веревками его запястья. Он слушает с интересом, а потом разбивает ее вдребезги одним-единственным замечанием:

– Ты ведь знаешь, я никогда не упускаю случая порадовать тебя.

– Порадовать? Что же может порадовать меня сейчас, кроме твоего чистосердечного признания?

– Ощущение власти. Власти надо мной. Но я не против. Знаешь почему? На ум приходят слова молодой крестьянской девушки из анекдота, которую склонил к греху местный пастор: ах, ваша честь, ему в этом так много удовольствия, а мне так мало хлопот… – Он бросил на меня еще один взгляд, исполненный лукавства. – Ты же редко приводишь свои угрозы в исполнение. Ты млеешь от самой ВОЗМОЖНОСТИ сделать это. Трепет намерения.

Вот так он препарировал мою коварную женскую сущность. Разоблачил мои порочные наклонности. Без лишних слов я раскуриваю сигарету и показываю ему. Все ясно? Кивком он подтверждает: все ясно.

– Ты прав. Меня радует это зыбкое, постыдное, кратковременное ощущение власти. – Я говорю очень тихо, наклонившись к его лицу. Запах морской воды от его волос заставляет дрожать мои ноздри. – Потому что никакая другая форма власти над тобой мне недоступна. Я не могу сказать, что обладаю тобой. Никто не обладает тобой. Ты как вода, которую я черпаю решетом.

– А ты не черпай. Пей прямо из источника.

– Я ничего не знаю о тебе. Не знаю даже, сколько тебе лет…

– Ты знаешь достаточно, – отвечает он с неожиданной резкостью. – И если при помощи горящей сигареты собираешься выяснять, сколько мне лет, я скажу, что это напрасная трата времени. Придумай что-нибудь поинтереснее. Спроси, к примеру, сколько у меня было женщин, все вы любите задавать этот вопрос. Или…

Вот опять человек, который вернул меня к жизни, с поистине дьявольским упорством старается меня разозлить. Он делает это злонамеренно, невзирая на реальную угрозу собственному благополучию. Точно так же, как с Томом и теми двумя подружками. Каким своим прихотям он потакает? Ведь знает же, что поплатится, и все равно не может устоять. Ах, трикстер…

Он приподнимает голову и тут же роняет ее на постель. Шипит сквозь зубы, смеется, натягивает веревки.

– Ух ты! Я уже и забыл, как это бывает.

– Тебе понравилось? Я была достаточно безжалостна?

Пятно ожога вздувается, постепенно багровея. Нейл поворачивает голову, пытаясь его рассмотреть.

– М-м… – тянет он задумчиво. – Я бы не сказал. Когда мне приходилось делать это с другими, я бывал куда более жесток.

– Ах ты, паршивец.

– Это точно. Я не очень добрый человек.

– Как ты впервые обратил внимание на Ронана? Так же, как на меня? Ни с того ни с сего?

– Что значит «ни с того ни с сего»? У вас обоих печать на лбу.

– Какая еще печать?

– Большая и красивая. Специально для того, чтобы мы узнавали друг друга. Ладно, драгоценнейшая, не злись… Я отвечу на все твои вопросы, если пообещаешь поехать со мной в Хора-Сфакион и провести ночь под открытым небом. Во внутреннем дворе Кастель-Франко.

Я ощущаю сухость во рту.

– Хорошо… Но зачем?

– Чтобы ты пережила это вместе со мной и никогда больше этого не боялась.

Мы сидим на кухне. В чашках дымится кофе. Нейл курит и рассказывает:

– Я занимался в школе Накамуры-сэнсэя чуть больше восьми лет. Ронан пришел туда позже нас всех, уже хорошо подготовленным. Его обучение началось в Есинкан-рю в Токио, руководитель которой, в отличие от руководителей многих других школ айкидо, остался верен исходной технике Такэда Сокаку, и продолжалось десять лет. Накамура высоко оценил его, а мы, ленивые ученики, разумеется, невзлюбили. Что делать? Такое происходит сплошь и рядом.

Я вспомнила бледное лицо с разными глазами, плавную пружинистую походку. Как раз походка-то их всегда и выдает, таких вот мальчиков с темным прошлым. Десять лет в Токио. Должно быть, и образование получил там же. И теперь кто знает, что у него на уме.

– Он вел себя очень тихо. Все время молчал. Но встретиться с ним на татами значило получить хороший удар по собственному самолюбию. Его техника была и остается очень жесткой, как у всех, кто прошел Есинкан-рю. Это именно боевая техника, не спортивная. Многие отказывались работать с ним в спарринге из боязни получить травму.

– А ты? Ты тоже отказывался? Только не говори, что не любил его, как остальные.

– Мне долгое время не представлялось такой возможности. Я видел множество боев с его участием. Некоторые из противников были сильнее него, некоторые слабее. Но ни победы, ни поражения уже не могли его изменить. Он умел принимать и то и другое – в отличие от меня. Я наблюдал за ним, а потом обнаружил, что и он наблюдает за мной. – Нейл улыбнулся с видом человека, вынужденного смириться с неизбежным. – Через два дня Накамура поставил нас друг против друга.

– Он одержал победу?

– С оскорбительной для меня легкостью. Я договорился с Накамурой о дополнительных тренировках, и через две недели мы повторили эксперимент. Потом повторили еще раз. И еще. В одном из поединков Ронан повредил мне сухожилия на правой ноге, в ходе другого вывихнул запястье. Про бесконечные ушибы и растяжения можно вообще не упоминать. Я не вылезал из бинтов, но не пропустил ни одной тренировки. Через три месяца я стал его постоянным спарринг-партнером.

– Как скоро после этого вы признались друг другу в любви?

– Не очень скоро. Дело в том, что мы не общались за пределами додзе. Я даже не знал номера его телефона. Мы молча кивали друг другу при встрече, вот и вся любовь. За полгода я услышал от него от силы десяток слов. И это при том, что виделись мы чуть ли не ежедневно.