Колин Гувер - Все закончится на нас

– Поверь мне, Лили. Я знаю, что это не был секс из жалости. Я там был.

Он вышел из кабинета, и его слова заставили меня снова опуститься в кресло.

Вот только… моего кресла там не было. Оно стояло у противоположной стены офиса, и я оказалась на полу.

Вбежала Алиса и увидела, что я лежу на спине на полу позади письменного стола.

– Лили? – Она обежала стол и встала надо мной. – Ты в порядке?

Я подняла вверх большой палец.

– Все отлично. Просто села мимо кресла.

Алиса протянула руку и помогла мне подняться.

– Зачем он приходил?

Я посмотрела на дверь, пододвигая к себе кресло, потом села в него и опустила взгляд на телефон.

– Просто так. Хотел извиниться.

Алиса с тоской вздохнула и посмотрела на дверь.

– То есть это значит, что работа ему не нужна?

Я должна была отдать ей должное. Даже в разгар эмоционального непокоя она умела меня рассмешить.

– Возвращайся к работе, пока я не урезала твою зарплату.

Она засмеялась и направилась к двери. Я постучала ручкой по столу, а потом сказала:

– Алиса, подожди.

– Я знаю, – ответила она, не дав мне закончить. – Райлу не обязательно знать об этом визите. Тебе незачем было меня предупреждать.

Я улыбнулась:

– Спасибо.

Она закрыла дверь.

Я опустила руку и подняла пакет с подарком для меня трехгодичной давности. Открыв пакет, я сразу поняла, что это книга, обернутая в папиросную бумагу. Я сорвала ее и откинулась на спинку кресла.

На обложке было фото Эллен Дедженерес. Название «Серьезно… Я шучу». Я открыла книгу и тихонько ахнула, когда увидела, что она с автографом. Я пробежала пальцами по словам посвящения.

Лили,

Атлас говорит: «Просто продолжай плыть».

– Эллен Дедженерес

Я погладила пальцем ее подпись. Потом я бросила книгу на стол, прижалась к ней лбом и сделала вид, что плачу над обложкой.

Я вернулась домой после семи. Райл позвонил часом раньше и сказал, что вечером не приедет. Разделение чего-то-там (он употребил сложное слово) прошло успешно, но он оставался в больнице на ночь, чтобы убедиться в том, что не будет осложнений.

Я вошла в свою тихую квартиру. Тихо переоделась в пижаму. Тихо съела сэндвич. Потом я легла в своей тихой спальне и открыла свою новую тихую книгу, надеясь, что она успокоит мои эмоции.

И точно, спустя три часа, когда я прочла больше половины, все эмоции последних нескольких дней начали покидать меня. Я положила закладку на странице, на которой остановилась, и закрыла книгу.

Я долго смотрела на нее. Я думала о Райле. Думала об Атласе. Думала о том, почему порой, как бы ты ни была убеждена в том, что твоя жизнь развивается в определенном направлении, всю уверенность смывает внезапно набежавшая волна.

Я взяла книгу, которую Атлас купил для меня, и убрала ее в шкаф к лежавшим там дневникам. Потом я выбрала один дневник, наполненный воспоминаниями о нем. Я поняла, что пришло время прочесть последнюю запись, которую я в нем сделала. Тогда я смогу спокойно закрыть его.

Дорогая Эллен!

Почти всегда я благодарна за то, что ты даже не знаешь о моем существовании и что я ни разу не отправила тебе ни одно из написанных мной писем.

Но иногда, особенно сегодня вечером, мне бы хотелось, чтобы мы общались. Мне нужно с кем-то поговорить обо всем, что я чувствую. Прошло уже шесть месяцев с того времени, когда я видела Атласа, и я, честно, не знаю, где он и чем занят. После моего последнего письма тебе столько всего случилось. Когда Атлас уехал в Бостон, я подумала, что вижу его в последний раз в своей жизни, но ошиблась.

Я снова увидела его после отъезда через несколько недель. Это был мой день рождения, мне исполнилось шестнадцать. И он появился, и день стал самым лучшим днем в моей жизни.

А потом самым худшим.

Прошло ровно сорок два дня с того момента, как Атлас уехал в Бостон. Я считала каждый день, как будто это могло как-то помочь. Я была так подавлена, Эллен. Да я и сейчас такая. Люди говорят, что подростки не умеют любить, как взрослые. Иногда я в это верю, но я не взрослая, и мне не с чем сравнивать. Но я все же допускаю, что это, вероятно, разная любовь. Я уверена, что любовь между двумя взрослыми более наполненная, чем между двумя подростками. В ней больше зрелости, больше уважения, больше ответственности. Но какой бы разной по наполненности ни была любовь в жизни человека в разном возрасте, я знаю, что любовь все равно должна весить одинаково. Ты чувствуешь эту тяжесть на своих плечах, в желудке и в сердце, вне зависимости от того, сколько тебе лет. А мои чувства к Атласу очень тяжелые. Каждую ночь я засыпаю в слезах и шепчу: «Просто продолжай плыть». Но становится по-настоящему трудно плыть, когда ты чувствуешь, что тебя удерживает якорь.

Теперь, когда я думаю об этом, я понимаю, что, вероятно, в каком-то смысле переживала все стадии горя. Отрицание, гнев, торги, депрессию и принятие. В вечер моего шестнадцатого дня рождения я погрузилась в стадию глубокой депрессии. Мать попыталась сделать день хорошим для меня. Она купила мне удобрения для сада, испекла мой любимый пирог, и мы поужинали вдвоем. Но к тому моменту, когда я забралась в постель тем вечером, я не могла стряхнуть с себя печаль.

Я плакала, когда услышала стук в окно. Поначалу я решила, что пошел дождь. Но потом я услышала его голос. Я подскочила и бросилась к окну, мое сердце билось в истерике. Он стоял в темноте и улыбался мне. Я подняла окно и помогла ему влезть в комнату. Атлас обнял меня и долго не отпускал, а я плакала.

От него так хорошо пахло. Обняв его, я поняла, что за прошедшие со дня нашей последней встречи шесть недель он набрал так необходимый ему вес. Атлас отодвинулся от меня и вытер слезы с моих щек.

– Почему ты плачешь, Лили?

Я смутилась из-за того, что плакала. В этом месяце я много плакала. Вероятно, больше, чем в любой другой месяц моей жизни. Возможно, это было всего лишь действие гормонов в организме девочки-подростка, смешанное со стрессом от того, как мой отец обращался с моей матерью, а потом и с необходимостью попрощаться с Атласом.

Я схватила рубашку с пола и вытерла глаза. Потом мы уселись на кровать. Атлас прижал меня к своей груди и откинулся на спинку кровати.

– Что ты здесь делаешь? – спросила я.

– Сегодня день твоего рождения, – ответил он. – И ты все еще самый дорогой для меня человек. И я по тебе скучал.

Было не позднее десяти часов, когда Атлас появился, но мы столько говорили, что помню, как я снова взглянула на часы уже после полуночи. Не могу вспомнить, о чем мы говорили, но помню, что я чувствовала. Атлас казался таким счастливым, в его глазах появился свет, которого я в них раньше не видела. Как будто он наконец нашел свой дом.