Евгения Серпента - Господа гусары, молчать!

— Ален, — Стас с досадой поморщился, — давай я не буду врать, что захотел тебя с первого взгляда, ладно? Потому что не захотел. Совсем. Это, может, для тебя тот раз был сказкой. Кстати, спасибо, я польщен. Не ожидал. Но я-то себя потом считал просто мразью, которая попользовалась маленькой глупенькой девочкой. Которая поссорилась с мамой и не знала, куда деваться.

Алена заметила, что цвет глаз Стаса постоянно меняется. То ли это зависело от освещения, то ли от его настроения. Они могли быть похожи на крепко заваренный чай. На коньяк. На осенние листья, которые упали на дно озера. На шоколад — молочный или самый темный, горький. Сейчас они были почти черными.

— Когда я тебя увидел в клубе… Не знаю, как обожгло. Вспомнил все. И так стало… Не по себе. Как будто не два года прошло, а два дня.

— Какая разница, Стас? — тихо спросила она. — Если сейчас мы здесь, вдвоем? Ведь не я же тебя сюда затащила?

— Наверно, ты права, — он хотел убрать руку, но Алена еще сильнее сжала ноги.

Стас посмотрел на нее, улыбаясь едва заметно, одним только краешком губ, слегка подщурив нижние веки — как это делают кошки.

— Этот твой… ты с ним спала? — спросил он, и интонация, грубая, резкая, никак не вязалась с этой улыбкой. — Или просто за ручку ходили?

Алена вспыхнула и не ответила.

— Просто ты ни черта не умеешь. Как будто тот первый раз так единственным и остался.

Она закусила губу, едва сдерживая слезы — так обидно было это слышать. И ведь не похоже было, что ему так уж плохо. А с другой стороны, на что обижаться — все правда. Ни черта не умеет. Барсик, конечно, приятная компания, но в плане опыта ничем не лучше Олега. Разве что можно об этом не прямо в лоб лепить. Как будто она виновата.

Видимо, все это было так явно написано у нее на лице, что Стас рассмеялся и наклонился над ней, рывком выдернув руку, взятую в плен ее бедрами. Поймал приоткрытыми губами ее губы, сжал их крепко, как будто приказывал молчать, а потом провел между ними кончиком языка длинную тонкую черту. И тут же внизу живота отозвалось призывно и жарко. Ненасытно.

В линзах, в отличие от очков, Алена все-таки видела не так отчетливо. Как будто немного не в фокусе. Немного призрачно. Как будто стояла в темной комнате и смотрела на метель за окном. На свет фонаря в снежной мгле. А за спиной играла тихо любимая песня — грустная, с мягкими, как кошачьи лапы, басами и рваным ритмом. И все это напоминало о том самом первом разе. Не единственном — но все равно… единственном.

Стас продолжил черту — но только теперь пунктиром, легко и остро касаясь языком шеи, груди, живота. Резко развел ее ноги и так же остро дотронулся языком до клитора — поставил точку в конце фразы. Алена зажмурилась, и ей вдруг показалось, что она исчезла — сжалась в ту самую точку, став плотным, тяжелым сгустком пульсирующего наслаждения.

— Посмотри на меня! — низкий голос был как те самые кошачьи лапы, ласкающие и царапающие.

Она открыла глаза и встретилась с его взглядом, который захотелось вдруг как-то назвать, определить — настолько он был волнующим. «Развратный»? Нет, слишком грубо. «Грешный» — вот так лучше. Была в этом запретная сладость. То, чего так хочешь, хотя и боишься в этом себе признаться. Часто и быстро дыша приоткрытым ртом, Алена смотрела, не отрываясь, как его язык ласкает другой язычок. Она снова и снова ловила взгляд Стаса, и по ее телу прокатывались жаркие волны…

— Уже четыре, — сказал он, дотянувшись до телефона. — Прости, но мне придется тебя выставить. В душ пойдешь? Полотенце чистое возьми в тумбочке.

Теплые струи смывали с кожи прикосновения его рук, губ, его запах, и Алене вдруг показалось, что она растворится в воде без остатка и утечет вслед за ними в сливную трубу.

Когда она вышла из ванной, Стас сидел на кровати, в джинсах, но без рубашки, о чем-то задумавшись. Алена стояла и смотрела на него — так цепко, как будто хотела унести с собой. Вопрос вертелся на языке, но задать его казалось просто чудовищным, невозможным.

— Ну спроси, — он поднял голову. — Ведь хочешь же?

— Мы еще увидимся? — послушно и обреченно спросила она.

— Соврать?

Она покачала головой, чувствуя внутри сосущую пустоту.

— Не знаю, Алена. Не подумай, что хочу как-то тебя зацепить покрепче. Я в эти игры не играю. Просто не знаю. Не знаю, хочу ли. Не знаю, надо ли это мне.

— Мой телефон у тебя есть, — она повернулась и вышла в прихожую. Быстро оделась, взяла сумку с подзеркальника, повернула замок. Хотелось хлопнуть дверью, но прикрыла тихо.

Уже стемнело, на улице зажглись фонари. Мелко моросило. Слезы стояли где-то близко, зыбко.

Не реви, Туманова, приказала она себе. Линзу смоешь. Он позвонит…

— Нет, господа гусары, — сказал Стас, когда дверь за Аленой закрылась. — Я в эти игры не играю.

Он взял телефон и закинул ее номер в черный список.

Хотелось набухаться в дым. Но, во-первых, надо было ехать в клуб. А во-вторых, Стас старался не пить в дрянном настроении. Потому что становилось только хуже. Он встал, набросил на кровать покрывало, удивился, что зачем-то натянул джинсы прямо на голое тело, и пошел в ванную.

Влажное синее полотенце висело на трубе сушилки. Стас взял его, зачем-то поднес к лицу, как будто хотел почувствовать запах Алены. Но оно пахло… мокрым полотенцем, только и всего.

Ну что, принц долбанный? Из сказки, твою мать! Захотелось все рассказать, да? Так она и сама тебя узнала. Что ж ты не закончил эту сказочку охуительным финалом? Про мамочку — добрую фею, которая ей этого принца купила? Жалко стало? Жалко у пчелки в попке. Или сам повелся? Как же, за столько лет впервые реально захотел телку, а не просто отодрал за деньги. Где бы это записать?

Разумеется, он ее помнил — все эти два года. Не вспоминал, нет. Но и не забыл. Да и как забудешь, если приходилось по два-три раза в месяц трахать ее мамочку. Плюс то забавное обстоятельство, что это была единственная девственница в его богатом сексуальном багаже. Не то чтобы Стас придавал данному обстоятельству какой-то сакральный смысл — и все же было в этом нечто… особое.

Тем не менее, пока он не увидел Алену снова, она была просто фактом биографии. Каких только странных клиенток у него не было. Но тогда что произошло, когда он встретился с ней взглядом и узнал ее?

Все, Стасик, проехали! Хватит сопли жевать, истеричка!

Он встал под душ, такой горячий, который только можно было терпеть, потом пустил ледяную воду — и снова горячую. Пока все тело не начало гореть, словно живьем содрали кожу. И еще добавил, растершись полотенцем. Стало легче.

Одевшись, Стас подхватил с подзеркальника ключи от лярвы и спустился вниз. Сел в машину, завел двигатель, включил радио. Настроенное «Питер-FM» само собой перескочило на «Ретро».