Ашира Хаан - Десятый сосед [litres]

Я-то сейчас с гораздо большим удовольствием съела бы маринованных огурцов. Говорят, помогают от токсикоза. Но признаваться маме в таких экзотических желаниях чревато, может и догадаться.

А я еще ничего не решила.

Хотя…

Если вспомнить раздавленные ягоды рябины на дороге – может быть, и решила.

– Не нравится торт? – грустно спросила мама, глядя, как я ковыряю первый и единственный крошечный кусочек на блюдце.

– Ну что ты, нравится!

– Ой, я свечки забыла! – Мама бросилась копаться в буфете.

В честь юбилея чай для меня накрыли в столовой. Холодная светлая комната с высокими, под потолок, шкафами, в которых за стеклом прятались красивые, редкие и модные сервизы, которые ни разу не осквернялись ни единой крошкой еды. Полированный овальный стол и стулья с гнутыми ножками, салфетки, подсвечники, черно-белые эстампы на стенах… Не знаю, почему мама так упорно сохраняла комнату неизменной. К ней никогда не ходило столько гостей, чтобы для них регулярно нужна была столовая.

В этом антураже особенно уместно смотрелись свечки из «Фикс прайса», изображающие цифру «30». Мама воткнула их в медовик и заставила меня задуть.

– Загадала желание?

– Да, мам.

– Смотри, мне не говори!

Зачем говорить, что я давно не загадываю желания в день рождения или в новогоднюю ночь? Они все равно не сбываются. Или сбываются не так. Или сбываются частично. Могут и полностью, но никакой корреляции с тортами, свечками, курантами и шампанским я так и не нашла.

Мы помолчали.

Я прислушивалась к тому, что творится внутри меня. Где-то там тикает часовая бомба, которая готовится взорвать мою жизнь. Но не все ли равно, когда это случится? Моя жизнь уже в руинах, и остаются считаные дни до момента, когда все об этом узнают.

– Мам…

Я хотела ей рассказать. Какая разница, когда? Пусть будет сейчас! Но она вдруг вскочила, всплеснула руками:

– Ой, постой, у меня еще конфеты! Может, хоть их поешь? Ты как-то осунулась. Ты не заболела?

Она выбежала и вернулась с коробкой бельгийских трюфелей. Начала распаковывать – суетливо, мелкими движениями.

– Олег заходил? – горько усмехнулась я, кивнув на конфеты.

– Что? – Мама удивилась – Нет, я тебе тогда сказала, что он перестал ходить, с тех пор и не видела. А ты соскучилась по нему? Позвонить? Он обрадуется. Он тебя поздравил?

– Нет, меня пока только ты поздравила.

– Забыла совсем! – Мама снова выскочила из столовой.

Я не успела даже удивиться, что еще, а она уже протягивала мне серебристую коробочку, перевязанную бантиком.

Вот это новость! Мама никогда не дарила мне подарки на день рождения. С детства она рассказывала ужасы, как я тяжело ей далась, как она мучилась всю беременность и, рожая, чуть не умерла. Потому я должна ей подарки в этот день, а не она мне.

– Мам, ты чего? – подозрительно спросила я. Тут впору забеспокоиться, не обнаружился ли у родительницы какой-нибудь страшный диагноз, из-за которого она грехи замаливает.

– Открой!

Я принялась аккуратно развязывать бантик, думая, что делать, если там, к примеру, бомба. Мало ли в какую сторону у мамы крыша уехала. Но в коробке лежал… стеклянный шар.

– Я помню, как ты плакала, когда твой разбился. Ты так любила принцессу внутри.

«Когда ты разбила его практически об мою голову. Я плакала?»

– Взрослая уже была, а ревела. Меня это так взбесило, помню! Большая девка, выпускница, а по игрушке страдает.

«Я что, правда плакала?»

Мне казалось – ходила заледеневшая, как снежная королева, едва роняя слова. Кожа покрывалась толстой коркой льда. Казалось, стоит открыть рот пошире – и она потрескается и осыплется сверкающей крошкой.

– Только я не нашла с такой же принцессой.

Эта принцесса была в белом платье, а не в розовом. Брюнетка с короткими волосами, а та была блондинка.

– Зато эта больше похожа на тебя, как думаешь?

– Не знаю, мам.

Я положила шарик на стол. Хотелось бросить его в стену и посмотреть, как падает искусственный снег, но потом подумала и переложила подальше от края.

Взгляд снова упал на конфеты. Я взяла коробку, повертела – надписей по-русски не было, купили за границей.

Мама почему-то отвела глаза.

– Мам? Они откуда? Я думала, тебе их Олег принес, как в прошлый раз.

– Олег? – Мама так сильно удивилась, что я сразу поверила. – С чего бы вдруг?

– Откуда тогда? Они дорогие и не везде продаются. Кто-то из подруг?

Мама опустила глаза:

– Нет, ты что, они никуда не ездят.

– Кто же это?

– Что ты все допрашиваешь! – взорвалась она.

Я сразу положила коробку на место, взяла свой стеклянный шарик и встала, чтобы пойти домой.

Мама вышла в коридор проводить меня, прислонилась к стене. Я поискала, куда положить шарик, но не хотелось с ним расставаться, и я стала впихиваться в куртку, держа его в руке. Получалось с трудом.

– Отец принес, – тихо сказала мама.

– Какой отец? – удивилась я.

– У тебя много отцов?

– Он приходил к тебе? Почему ты не рассказала?

– Давно уже. Заходит иногда. Мы с ним поговорили, погуляли вместе. Стал заглядывать, приносит конфеты, еду всякую интересную. Билеты в Большой однажды достал, представляешь? Где я и где балет?

– Не пошла?

– Нет. Какие свиданки в моем возрасте.

– А чего хочет? У него там семья или что? – Я села на стул прямо в куртке, баюкая шарик в руках. Он не нагревался, так и перекатывался в ладонях, как ледяная игрушка.

– Нет, он развелся. Не сошлись характерами, говорит. Выгнала она его. Такой вот круговорот мужей.

– И он решил вернуться к тебе под бочок, на запасной аэродром?

– Это было пару лет назад. Уже бы перестал, наверное, ходить. Нашел бы кого. Тогда он предлагал обратно сойтись, я отказалась.

– А сейчас?

– Ходит вот, – она вздохнула. – Конфеты, разговоры, чай.

– Почему же не хочешь?

– Такие вещи не прощают.

– Ну, это даже формально не измена, раз он потом женился. Серийная моногамия… а? Мам?

Я слишком хорошо помнила последний разговор об отце и боль в ее словах о любви к нему. Такая боль означает, что чувства еще живы. Тогда почему бы нет?

Она молча покачала головой.

– Ты же его любила? А теперь что?

– Он меня предал. Не хочу давать шанс сделать это еще раз. Он говорит, что только на расстоянии понял, кем я была для него.

– Теперь он тебя любит, а ты его нет?

Тоска в ее глазах была мне хорошо знакома. Я ее каждый день вижу в зеркале. Пепел выжигающей гордости.

– Мам, помнишь, что ты мне говорила про Олега? Что теперь, ощутив потерю, он будет беречь меня крепче, чем раньше, баловать и вести себя как зайчик?

– Помню.

– Ну, так скажи это себе. Если ты папу простишь, разве он не показал уже, что может быть терпеливым, баловать тебя, ухаживать и заботиться?