Ашира Хаан - Десятый сосед [litres]

Чуть более явные колокольчики в смиренном: «Поговорим?»

Каблуки.

Хлопок двери.

Скрежет замка.

Тишина.

Очень-очень медленно и тихо, словно кто-то где-то тоже стоит и слушает, что тут происходит, я достала ключи, аккуратно отперла дверь своей квартиры и бесшумно закрыла ее. Так же медленно разделась, раскладывая одежду по местам и разглаживая морщинки на ней.

Все так же плавно и тихо, словно в толще воды, прошла в спальню и легла на кровать, зажав ладони между коленей. Но потом перевернулась и уставилась в потолок.

Может, зайти? Подняться, отпереть дверь своими ключами, поцеловать Яра в губы, долго и жарко, обернуться и оценить эффект. Красиво, дерзко! Поднять брови, выслушивая все, что Елена Прекрасная захочет мне сказать. Улыбнуться ей тонко и холодно, бросить Яру: «Ты знаешь, где меня искать» – и уйти.

И повеситься.

Нет. Лучше не знать. Лучше ждать. Лучше верить ему.

Весь вечер я лежала не шевелясь и только слушала, но наверху была тишина. Я сжимала телефон в руке так крепко, что он нагрелся, как от долгого разговора, но так и не зазвонил, и не появилось ни одного сообщения. Даже спамеры этим вечером меня игнорировали.

Соль выступала на сухих, без слез, глазах, они опухали от пристального взгляда в тускнеющий потолок – сначала белый, потом серый, потом почти черный. Я закрывала глаза, и на несколько секунд приходила блаженная темнота… А потом снова смотрела.

Темнота длилась много утомительных часов. Я не знала, спала ли я или грезила наяву, но, когда очнулась, потолок снова был ярко-белым, часы показывали раннее утро, а в телефоне осталось 10 % заряда и не было ни одного сообщения.

Надо было собираться на работу, но руки были налиты свинцом, в голове звенело, и главное – даже в самой отдаленной перспективе не было никакого смысла во всех этих телодвижениях. Мелькнула мысль притвориться больной, но перспектива целый день провести дома наедине со своими мыслями и вариантами развития событий, вслушиваясь в тишину и вглядываясь в белизну, приводила в ужас.

Мелькнула еще одна – позвонить Яру. Жизнерадостно поинтересоваться, почему он не позвонил мне вчера, расспросить о делах. Притвориться, что ничего особенного не происходит.

Но я же знаю, что происходит.

Мне просто страшно. До онемевших рук и подгибающихся ног.

Собиралась я механически: сумка, ключи, съесть бутерброд, преодолевая тошноту, сварить кофе, стараясь не заплакать. Запереть дверь, подергать ручку раз, второй, да и хватит, какая разница.

Путь до работы представлялся бесконечно длинным, как кругосветное путешествие с тремя пересадками на метро. Даже спуститься в лифте – уже подвиг, а впереди еще восемь часов работы с перерывом на обед.

Но я заставила себя сделать несколько шагов. Потихоньку, шаг за шагом.

Шаг. За шагом.

И однажды я доберусь. А потом обратно.

Шаг за шагом.

И дышать.

«Лендровер» стоял у дороги, перегораживая выезд всем остальным, рядом топтался Яр. Мимо не проскользнуть. Ждал?

Увидев меня, он замер и сипло выговорил:

– Ева…

Я подошла к нему молча, не зная, что сказать, не находя слов и страшась ответов на вопросы. Но он и так знал все, что я могла бы спросить.

– Не знаю… – ответил Яр на мое молчание. – Ничего не знаю. Надо тебе что-то сказать, а я не знаю, с чего начать.

– С начала, – подсказала я. Внутри корчилась в предсмертной агонии крошечная новорожденная надежда по имени «а вдруг я все не так поняла». – С цирка.

– С какого… – начал Яр и осекся. Вспомнил, наверное.

Порыв резкого осеннего ветра бросил в меня горсть капель дождя и острый запах «Dior Homme». Если бы мне в горло воткнули нож, не уверена, что было бы больнее.

– Цирк… – повторил Яр. – Да, я приехал, и там начался цирк. Лена забрала заявление о разводе и дележе имущества. Сказала, что не хочет ни того, ни другого. – Он помолчал и тоскливо добавил: – Как я орал…

– Она же… – Я сглотнула. – Ты что, поверил?

– Нет, Ева, я не идиот… – Яр похлопал по карманам джинсов и рубашки, как делают давно завязавшие курильщики, вспоминая, что с собой ничего нет и не будет. – Конечно, она увидела, что мои дела пошли на лад. Благодаря тебе!

Он качнулся в мою сторону – поцеловать? обнять? – но словно забыл, зачем. Растерянно посмотрел взглядом больного спаниеля, но я отвела глаза.

– Захотела отгрызть еще кусок… – продолжил он, щурясь на серое ноябрьское небо. – Я предложил ей все остальное: лондонскую квартиру, замороженные счета, а там много. Разве что студию было жалко, только раскрутил же.

Он помолчал, пытаясь перевернуть носком начищенного черного ботинка прилипший к зеркально-черному мокрому асфальту желтый листик. Тот держался, как нарисованный.

– В итоге, знаешь, часов через шесть переговоров и крика предложил даже студию. Наплевать. Заработаю еще. – Он опять помолчал, собираясь с силами. И припечатал:

– Она отказалась.

Пока все идет хорошо, лишь бы это подольше не кончалось, как говорил падающий с небоскреба.

Зачем мне его деньги, если мне нужен только он?

– На этом разошлись. Я – думать и совещаться с юристами. Она…

Он резко вдохнул.

Я уже знала, что сделала она. Но хотела услышать от Яра.

– Она приехала вчера ко мне. Ждал тебя, а вошла Лена. Вся… как раньше. Сияющая. Яркая. Королева.

Я знаю.

– Она сказала, что совершила ошибку. Что никогда не собиралась разводиться по-настоящему, хотела только напугать меня, чтобы я взял себя в руки и перестал ныть. Но все зашло слишком далеко, и теперь она жалеет. Расплакалась…

Он замолчал. Уперся взглядом в асфальт. У меня уже замерзали руки, а перчатки я не взяла. Хотя сейчас у меня все замерзало, не только руки.

И на работу я наверняка опоздаю.

– Два раза в жизни видел ее плачущей, знаешь. Первый раз на нашей свадьбе – от счастья. Второй – когда умер ее отец. И вчера – третий. Сказала, что поняла – без меня она жить не может. Что я ее солнце. Сказала…

Вчерашняя ледяная игла решила напомнить, как хорошо она умеет втыкаться в сердце. Вот так.

– Сказала, что хочет ребенка. Чтобы у нас была настоящая семья.

Мне показалось, мне в горло залили жидкий бетон. Пока он еще не застыл, у меня был последний бессмысленный вопрос:

– А ты?

– Я… не поверил. Даже когда она сказала, что не станет без меня жить. Не поверил.

Я молчала.

Потому что, если бы проклятие «Эрбы» было бы настолько легким – всего один вечер ужаса, – я бы нашла тогда работу быстрее чем через полгода и не питалась раз в день овощным супом. Если бы оно развеивалось так просто, я бы вышла замуж за седьмого, восьмого или даже девятого мужчину и забыла, как больно мне было в тот день, когда я поняла, что есть нечто общее между двумя самыми ужасными моментами моей жизни.