Ашира Хаан - Десятый сосед [litres]

Первые несколько шагов были самыми сложными. Пульс грохотал в ушах; шум деревьев, скрип их иссохших стволов, казалось, заглушал чьи-то крадущиеся шаги по мягкой земле. Каждая черная тень под деревьями и кустами казалась притаившимся человеком. Я шла по тропинке в лес, куда почти не дотягивался оранжевый свет фонарей от дороги, и с каждым шагом все глубже погружалась во тьму.

Но постепенно глаза привыкали, так что я начинала различать окружающий мир, сотканный из оттенков черного. И шла туда, где было темнее всего. Навстречу своему страху.

Я никогда не думала, где сейчас те трое. Может быть, спились, может быть, стали бомжами и замерзли особенно холодной зимой… Было бы хорошо!

А может – скорее всего так и есть! – живут себе здесь неподалеку со своими женами и детьми. Ходят на работу – хотелось бы думать, что грузчиками или дворниками, но, возможно, и кем-то поприличнее. Целуют дочерей в лоб, укладывая спать, дарят жене духи на Восьмое марта. В этом самом лесу в мае жарят шашлыки и вряд ли даже вспоминают, как развлекались на этой же полянке много лет назад. Дело молодое, всякое было.

Веру, может, еще и помнят. В темном опьянении, мужских разговорах поминают как одну из тех, кого заманивали выпить и поболтать, как нас.

Меня – точно нет. Сбежала и сбежала, другая-то осталась. И ей наверняка понравилось, раз не стала обращаться в полицию.

Я могла бы встречать кого-нибудь из них каждый день в «Пятерочке» и даже не знать, что это он украл мою смелость, мою свободу и двенадцать лет моей жизни.

Хочу вернуть их себе!

В темноте я промахивалась мимо твердых участков тропинки, проваливаясь в наполненные водой ямы, вымазалась в глине по уши, но все шла и шла вперед, хотя совершенно не помнила, разумеется, где была та поляна, откуда потом я бежала, не чуя ног.

Просто я чувствовала, что лес и темнота больше не пугают меня. И чем дальше я пройду, тем больше свободы верну себе.

В кармане завибрировал телефон. Яркая подсветка ударила по глазам, уничтожая ночное зрение. На экране светилось: «Мама». Странно, что ей нужно?

– За что ты так с Ирой? – начала она без предисловий. – Она не делала тебе ничего дурного, только помогала, а ты бойкот устраиваешь, как маленькая!

– Мам, мне вообще-то не десять лет, чтобы учить меня, как дружить, – удивилась я. – С чего вдруг она вообще решила тебе нажаловаться? Сначала Олег, теперь она. Будешь спасать всех моих друзей от моей жестокости?

– Просто Ира очень беспокоится, что ты не берешь трубку, – вздохнула мама. – Говорит, тебе никто не может дозвониться. И вообще, ты в последнее время стала странная, резкая. Что-то случилось, Евочка? Что-то плохое? Ты же знаешь, я всегда тебе помогу!

Это было бы смешно, если бы не было так нелепо.

«Да, мама, меня почти изнасиловали вот на этом самом месте. Ну, может, на триста метров в сторону. Не сейчас, нет. Двенадцать лет назад. Почти! Мне тогда повезло, а вот Вере – нет, она еще и залетела».

Впрочем, и я тоже… Теперь.

Что за черти потянули меня за язык – не знаю. Но я вдохнула, выдохнула и ляпнула в телефон:

– Я беременна, мам.

И выключила.

Пусть переварит.

Перед глазами все еще плыли круги от слишком яркого света, полутеней я больше не различала – только черные толстые стволы дубов и белые березы.

Этого едва хватало, чтобы не врезаться в них. Тропинка потерялась, ускользнула из-под ног, и, куда бы я ни пошла, везде хлюпала мокрая грязь, прикрытая прелыми листьями, царапали руки тонкие ветви, преграждавшие путь.

Что-то зашелестело слева, словно сквозь такие же кусты пробиралось большое животное. Я замерла, застыла на месте, надеясь, что мне почудилось, но звуки раздавались все ближе. Очевидно, тот, кто их издавал, двинулся в мою сторону.

Я шарахнулась вбок, за толстый ствол дерева, но увязла в глубокой грязи, под ботинками что-то хлюпнуло. Кто-то закашлялся, я обернулась и различила в темноте черную фигуру.

Сердце бухнуло стотонным молотом, прыгнуло в горло, зачастило, оборвалось и упало в живот. Я набрала воздуха в грудь, чтобы заорать, но из горла вырвалось только сипение. Попыталась прыгнуть в сторону, надеясь ступить на твердую почву, но поскользнулась и упала на одно колено.

Темная фигура нависла надо мной, накрывая мраком, и я поняла, что ошиблась, опять ошиблась…

В глаза ударил яркий свет диодного фонарика телефона, мелькнуло мужское лицо, и сильные руки схватили меня за плечи…

– Боже, Ева, что ты тут делаешь?! – Голос показался мне изумленным и очень знакомым.

Я почувствовала привычный и уютный аромат. Головой еще ничего не успела понять и узнать, а тело уже откликнулось мощнейшей волной радости и облегчения.

– Яр! – наконец-то разум отыскал правильное слово, означавшее «спокойствие», «надежность», «тепло», «сила», «безопасность», «любовь».

– Кто же еще? – проворчал он, поднимая меня с земли и прижимая к себе. – Кто еще?

Холод и тьма отступали так стремительно, что казалось, на горизонте вопреки вращению Земли взошло яркое солнце. Страх рвался клочками, как утренний туман, таял от близости Яра. Рядом с ним ничего плохого быть не могло.

Преследующий меня кошмар обернулся радостью, пушисто угнездившейся в груди рядом с сердцем.

Яр просто стоял и прижимал меня к себе, сильно и надежно. Я тыкалась носом в шерстяной свитер у него на груди, глубоко вдыхала его запах и не хотела больше ничего. Только стоять вот так вечно.

– Даже если ты какая-нибудь лесная нечисть, обернувшаяся моей Евой, можешь меня жрать прямо сейчас, я умру счастливым, – проговорил он мне на ухо и прижался губами к виску.

– Чего это я нечисть? – обиделась я.

– Кто еще? Убежала, исчезла, пропала, а потом выскочила на меня из болота в лесу. Кто же ты еще?

– Я заблудилась, – пожаловалась я.

– Ты нашлась, – возразил он. – Ты нашлась, и я тебя больше от себя не отпущу. Чуть с ума не сошел за три дня.

– Шесть, – снова упрямо поправила я.

– Первые три я надеялся вернуться к тебе. Потом вернулся – а тебя нет.

Мы тихо переговаривались в полной темноте, в лесу, посреди бурелома, в каком-то болоте, и нам даже не приходило в голову, что можно иначе. Мы никуда не собирались идти, будто бы это было единственное место в мире, где мы можем быть вдвоем. Губы Яра ласкали мою кожу, касались лба, глаз, щек, пока наконец не нашли мои губы. На некоторое время мы перестали говорить глупости, еще дальше ускользая из реальности в наш собственный мир на двоих.

Точнее, на троих.

Я не знала, как ему сказать. Стоило мне открыть рот, как он тут же оказывался занят настойчивым горячим языком, и я решала, что еще пять минут мои новости подождут. Я гладила Яра по груди, чувствуя под пальцами горячее стучащее сердце.