Келли Хармс - Полосатая жизнь Эми Байлер

– Хорошо. Кори курит?

– Нет.

– По вашей информации, она принимает кокаин?

– Нет.

– Может ли она быть беременна?

– Нет.

– Принимает ли она оральные контрацептивы?

– Да.

– Что? – восклицает Джон.

– Не обращайте внимания.

– Есть ли гипертония в семье?

– Со стороны отца.

– Были ли сотрясения или черепно-мозговые травмы?

– Нет.

– Это прекрасно. Наверное, она сильная прыгунья.

– Очень.

– Хорошо. Значит, нужно вернуть ее на вышку. Сейчас кто-то из коллег принесет документы, которые вам нужно будет подписать, и проведет детальный опрос. Вам придется проявить недюжинное терпение. Не могу сказать точно, сколько займет операция, но обычно это как минимум восемь часов. Медбрат расскажет, чем можно будет себя занять в это время, и покажет, где кафетерий.

– Спасибо.

– На пятом этаже есть часовня. – Эта фраза гораздо доходчивее медицинских диагнозов дает мне понять, что все действительно серьезно.

– Хорошо. Почините ее, ладно? – Я надеюсь, что в моем тоне слышится угроза, а не безнадежность.

– Это моя работа, и я профессионал. Ваша работа – держаться, пока я работаю. Приедет ли кто-то еще из близких? Может, кто-то смог бы присмотреть за вашим мужем? – Она переводит на него взгляд, и я вижу, что он отпустил мою руку и его рвет в мусорное ведро.

– Он мне не муж, – говорю я, хотя непонятно, какое это имеет отношение к делу. – Но я попробую кого-то для него найти.

Доктор кивает.

– Ваша дочь в надежных руках, – повторяет она. Меня осеняет, что помимо прямых обязанностей перед ней стоит задача отвязаться от членов семьи, чтобы получить возможность сделать свою работу. Я рада, что я не на ее месте, но мне бы хотелось пойти с ней, чтобы побыть с Кори.

– Можно я тоже пойду? – спрашиваю я.

– Сходите и поцелуйте Кори перед тем, как мы заберем ее в операционную. Все знают, что лучшее лекарство – поцелуй мамы.

Я сжимаю губы, чтобы не заплакать, и думаю: «Правда? Даже в пятнадцать лет? Даже при черепно-мозговой травме?» Доктор бережно кладет мне руку на спину и ведет к кровати Кори.

– Так, – говорит доктор Бох, когда мы входим в палату, заполненную ее помощниками в хирургических костюмах. – Это мама. Она подержит Кори за руку и поможет ей заснуть. Анестезиолог готов?

– Готов, – откликается худой высокий мужчина и называет мне свое имя. – Я сейчас приложу эту маску к лицу Кори, и она начнет получать анестезию, количество которой точно отмеряется калибратором. Она будет совершенно без сознания и не будет испытывать дискомфорта все время, пока длится операция.

– Будьте аккуратны, – смотрю на них я. – Это хорошая девочка.

– Заметно, – кивает он, а затем, как в кино, объявляет всем присутствующим о готовности к операции. – Обнимите и поцелуйте ее, если хотите, – обращается он ко мне, и я обнимаю ее и целую. Глаза ее слегка приоткрыты, но я говорю ей, что она отлично выглядит, и я жду встречи с ней сегодня вечером. Потом я говорю, что люблю ее, и перечисляю все то, что я в ней люблю – ее силу, ее смелость, ее дух, и тут анестезиолог бережно прерывает меня: – Хорошо, мама, нам пора ехать. – И Кори увозят.

Я рада побыть здесь одна, после того как доктора, медсестры и вся остальная свита уходят в операционную. Безусловно, я бы предпочла, чтобы Кори была сейчас где угодно, но только не в операционной в руках нейрохирурга. Но раз уж она там, где есть, по крайней мере она не увидит, как я плачу.

Дорогая Кори,

Последние два месяца ты спрашивала меня, приму ли я папу назад. Ты спрашивала меня, изменилась ли я за время мамспринги, стану ли я другим человеком. Ты хотела знать, что будет, когда закончится август.

Я не знала ответов на эти вопросы, поэтому даже и не пыталась отвечать на них. А потом ты со своими новыми классными подружками тайком выбралась из общежития и ударилась головой о вышку. Ты постыдилась сказать об этом тренеру, а просто пошла и легла спать одна, а теперь ты можешь никогда не прийти в сознание. У меня ощущение, что весь большой мир схлопнулся до этого факта и все твои вопросы, да и вообще любые вопросы в мире вдруг стали очень легкими, а сложными остаются только те, которые актуальны именно сейчас: что случится с моей красивой и лучшей в мире дочкой? Все ли с ней будет в порядке?

Я не могу смириться с тем, что сейчас я знаю ответы на твои вопросы, но не могу их тебе сказать. Могу произнести их только в своем сердце. Поэтому я так и сделаю и буду молиться снова и снова, что как-нибудь ты их услышишь.

Приму ли я назад папу? Если честно, я не думаю, что от этого мы станем счастливее. И я не хочу этого делать только затем, чтобы заставить его остаться в наших жизнях. Мы же не хотим быть с ним, если нам придется его заставлять, правда? Мы справимся сами. Но если ты хочешь, чтобы я была с папой, потому что ты веришь, что так будет лучше для нашей семьи, он и я попробуем услышать тебя, потому ты – самая умная, самая смелая и самая чистая сердцем девушка, которую я когда-либо знала. И я буду доверять тебе во всем и всегда.

Изменилась ли я за время мамспринги? Да, но не так, как ты думаешь. Я не стала снова ходить по вечеринкам с Талией, как это было раньше. Я ни единого раза не пожалела, что родила тебя и Джо. Я не купилась на модную одежду, туфли на высоких каблуках и даже на модные сумки (хотя я больше не вернусь к плохо сидящим лифчикам, и клянусь на могиле моей матери, что потрачу столько, сколько нужно, на качественную поддержку твоей груди, если или когда это потребуется). Мне понравилось иногда наряжаться и ходить на свидания. Поэтому вот какую перемену ты увидишь во мне, когда мы вернемся домой: я на своем примере покажу тебе, что проживание жизни в радости – не отпуска, а жизни – еще одна важная составляющая материнства, наряду с кормлением детей полезными овощами и лекциями по поводу сутулости.

Когда ты поправишься – а ты поправишься, моя девочка, – ты будешь часто ходить на свидания, поступишь в университет, познакомишься с прекрасным человеком, родишь ребенка – может, все это даже случится именно в таком порядке. И ты будешь вспоминать меня и никогда не предашь себя ради имиджа идеальной мамы. Ни на одну секунду. А если вдруг тебе этого захочется, ты наденешь очень хороший лифчик, который я купила тебе еще пятнадцать лет назад, оставишь детей под присмотром относительно надежного человека и займешься тем, что доставляет радость именно тебе. А если ты не знаешь, что тебе доставляет радость, то ты будешь думать об этом до тех пор, пока не узнаешь.

И твой последний вопрос: что случится, когда лето закончится? Ты вернешься домой. Это единственное, что важно. Ты вернешься домой, и вместе мы решим про все остальное.