Уинтер Реншоу - P.S. I Hate You

Но я прогоняю это видение прочь.

Пусть будет так, как было всегда.

Так будет лучше.

Для меня.

Для нее.

– Я помню, что я говорила неделю назад, – продолжает она. – И я именно это и имела в виду. Я не хочу отношений. И менее всего хотела влюбиться в парня, который уезжает… на сколько ты уезжаешь?

– В этот раз – на полгода, – отвечаю я. – Если не вызовусь остаться дольше.

– Позволь мне писать тебе, – говорит она, склонив голову набок. Ее пальцы обводят мои губы, и она крепко целует меня. – Я не хочу влюбиться в тебя по переписке. Я не хочу этих дурацких соглашений по обмену посланиями. Я просто не готова увидеть, как ты выйдешь за эту дверь, и я больше никогда ничего о тебе не узнаю.

Вздохнув, я провожу рукой по подбородку.

– Послушай, я дерьмовый возлюбленный. Я последний, по кому тебе следует сохнуть.

– Кто сказал про «сохнуть»? – возмущается она. – Я полагаю… я полагаю, что просто хочу оставить тебя в своей жизни. Тем или иным способом. В том качестве, в каком ты пожелаешь. Мы друзья – ты и я. Верно? Ты можешь назвать меня другом?

Набрав полную грудь воздуха, пахнущего сексом и духами, я смотрю ей в глаза и понимаю, что почти невозможно ответить «нет» на ее милую просьбу.

– Я не пытаюсь влюбиться в тебя, капрал, – говорит она. – Я не пытаюсь стать твоей девушкой. Я просто хочу быть для тебя… чем-то. Я даже не знаю, чем.

Сжав губы, я обдумываю варианты.

– Я не понимаю, чего ты хочешь, Марица.

– Ты мне интересен. Ты сложный, молчаливый, сильный, решительный, умный и…

– Откуда тебе знать все это, если ты знакома со мной всего неделю?

Она закатывает глаза и откидывает голову назад.

– Не знаю. Я просто… чувствую это. Я не могу объяснить. Просто я знаю, что если ты сегодня уйдешь отсюда и я никогда больше не увижу тебя и ничего о тебе не узнаю… мне это не понравится. И разве ты не чувствуешь то же самое? Хорошо. Я принимаю это. Но я должна была попытаться, пока у меня был шанс.

Мы все еще полностью обнажены, и я по-прежнему хочу ее снова, но это многое меняет.

Поднеся руку к ее подбородку, я провожу большим пальцем по ее нижней губе.

– Я не хочу давать тебе ложные надежды.

И я не хочу причинять ей боль.

Я слишком уважаю ее для этого.

– Я не собираюсь влюбляться в тебя, – возражает она, хотя я не совсем верю ей. – Я тебе уже это говорила. Я просто хочу знать, что с тобой, только и всего. И если по возвращении домой ты захочешь меня увидеть, мы сможем это устроить.

Я выдыхаю. Чертовски трудно сказать ей «нет», когда она смотрит на меня так – так, словно считает меня каким-то чудесным явлением.

– Как насчет вот такого? – спрашивает она. – Чтобы ты знал, что я не пытаюсь влюбиться в тебя, в конце каждого письма я буду делать приписку: «P.S. Я тебя ненавижу».

Я корчу гримасу.

– Немного чересчур, тебе не кажется?

– Ну, давай, просто сделаем так. Это будет нашей традицией, – говорит она и хихикает, а потом нажимает кончиком пальца на мой нос.

– Кто сказал, что я собираюсь заводить с тобой какие-то традиции? – поддразниваю я. В некотором роде. Она шутливо тычет меня в грудь.

– Это может быть весело.

– Ты ведь не оставишь эту тему в покое, да?

– Хотела бы я оставить ее в покое, капрал. – Ее губы приоткрываются. Между ними сверкают белые зубы, и она снова склоняет голову. – Но, похоже, не могу.

Он ушел еще до восхода солнца, но те оставшиеся короткие часы, которые мы вместе провели в моей постели, я не забуду до конца жизни. Он поцеловал мою ладонь, нежно касаясь ее губами, и странно посмотрел на меня. Не знаю, было ли это молчаливым извинением или свидетельством того, что броня, в которую заковано его сердце, чуть-чуть приоткрылась.

Что бы ни означало время, проведенное нами вместе, я просто знаю, что никогда не забуду мою неделю суббот с капралом Исайей Торресом – и мне хотелось бы думать, что не забудет и он.

Свернувшись в кресле в гостиной и попивая кофе, я держу в руках листок с его адресом – половинку того же самого листа бумаги, на котором я утром написала собственный адрес; Исайя сложил ту часть листка, которую я отдала ему, пополам и сунул в свой бумажник.

Я проводила его до двери, и он поцеловал меня на прощанье, а потом, посмеиваясь, сказал не придавать этому особого значения, потому что он целует меня по эгоистичным причинам, которых я никогда не пойму. Я заявила ему, что в этом нет никакой романтики, хотя, если так подумать, она там была…

Клянусь, что когда я закрыла дверь и смотрела в окно, как он идет к своей машине, я ощущала в груди пустоту размером с пушечное ядро.

Он не мой парень.

Нас трудно даже назвать близкими и хорошими друзьями.

Но он – особенный.

Наша неделя была особенной.

Я допиваю кофе и иду в душ, неохотно смывая с себя его запах. Мое тело ноет тут и там, я вожу пальцами по тем местам, которые он ласкал губами и языком всего несколько часов назад. К тому времени, как я выхожу из душа, остается только приятная тянущая боль между бедер – мимолетное напоминание о нашей последней ночи вместе.

Час спустя я прохожу через задний двор бабушкиного дома и направляюсь на ее кухню. Бабушка сидит там со своей подругой, Констанс, они поглощают завтрак, приготовленный личным поваром бабушки.

– Доброе утро, солнышко, – говорит бабушка, указывая на меня ложкой.

В желудке у меня урчит, когда я вижу все эти фрукты, греческие йогурты и рогалики ручной лепки; я беру тарелку и присоединяюсь к бабушке и ее подруге.

– Доброе утро, – отвечаю я. Каждая проходящая минута напоминает мне о том, что я вернулась в суровую реальность, и неважно, хочу я этого или нет.

И пока я сижу здесь и смешиваю ванильный йогурт по-гречески с гранолой и корицей, где-то там Исайя садиться в автобус, чтобы доехать до самолета, который на полгода унесет его в «горячую точку».

– Мы с Констанс забронировали столик в «Mr. Chow», – говорит бабушка. – На час дня сегодня. Не хочешь присоединиться к нам? Там будет ее внук, Майлз.

Они переглядываются и обмениваются глуповатыми улыбками.

Они уже не первый год пытаются свести меня с Майлзом, и хотя я не могу не признать, что он милый, он просто не в моем вкусе. Он один из тех людей, которые все воспринимают слишком серьезно. Такие люди просто не могут наслаждаться чем-то, воспринимая это как есть. Им нужно все разобрать на части, пока не останутся только ниточки и крошки, а я такое не люблю.

– Он спрашивал о тебе, – говорит Констанс. – Хотя я не должна была говорить тебе этого.

Она хихикает, поднося палец к губам.

– О, Марица, ты просто обязана пойти! – заявляет бабушка, и ее улыбка расплывается на пол-лица. Я не хотела бы портить ей радостное настроение, но ничего не могу поделать.