Колин Маккалоу - Тим

В прошлую ночь с запада доносились раскаты грома, а воздух был пропитан запахом дождя. Гроза так пугала его, когда он был еще маленьким мальчиком, что папа показал ему, как быстро исчезнет его страх, если он выйдет на улицу и посмотрит, как кругом красиво, как яркие молнии пронизывают черное небо и грохочет гром. Поэтому, приняв душ, он вышел во внутренний дворик. Если бы он одевался в доме, то демоны бросались бы на него из каждого угла, а здесь, на открытом месте, где ветерок обвевал его голые плечи, они были бессильны. И постепенно ночь успокоила его и, подобно неразумным созданиям земли, он слился с природой в одно целое. Как будто он мог видеть каждый лепесток каждого цветка, и как будто окружающий мир наполнил его беззвучной музыкой.

Сначала он как бы смутно ощутил ее присутствие, пока любимые руки не легли ему на плечи и не наполнили его болью, которая не была болью. Ему не нужно было осмысливать происшедшие в ней изменения, понять, что она тоже стремится прикоснуться к нему, как и он жаждал прикоснуться к ней. Он отклонился, чтобы спиной чувствовать ее грудь, ее рука на его животе была как удар электрического тока, он не мог дышать от страха, что она может ее убрать. Их первый поцелуй оставил в нем ненасытное стремление, которое он все эти месяцы не знал, как удовлетворить. Но этот второй поцелуй дал ему странную ликующую силу, и он знал, что делать, папа сказал ему. Он хотел почувствовать ее кожу, но одежда мешала ему, и он нашел в себе силы сдержать себя и снять эту одежду осторожно, чтобы не испугать ее.

Он пошел вниз, в сад, потому что он боялся дома в Артармоне, дом был чужой, не то, что коттедж. Только в саду он чувствовал себя хорошо, и в сад он ее и унес. И в саду, наконец, он почувствовал ее грудь, в саду, где он был одним из миллионов других созданий, он мог забыть, что он — неполный доллар, мог раствориться в сладком, пронизывающем тепле ее тела. И он растворился, растворился на долгие часы, чувствуя невыразимое блаженство и зная, что она с ним каждой своей частицей.

Печаль пришла, когда она велела ему вернуться в дом, и он понял, что они должны расстаться. Он прижимался к ней так долго, как мог, неся ее маленькое тело и страдая при мысли, что он должен отпустить ее. Ужасен был момент, когда он положил ее в кровать и повернулся, чтобы идти к себе. Когда она притянула его к себе и заставила лечь рядом, он сделал это в немом удивлении, потому что ему не пришло в голову спросить у папы, будут ли они с Мэри вместе спать всю ночь, как его мама и папа.

Затем был момент, когда он понял, что действительно принадлежит ей, что может уйти под землю в последнем бесконечном сне, спокойный и свободный от страха, потому что она будет с ним там, в темноте, всегда. Он больше ничего не будет бояться, он победил ужас, открыв для себя, что он никогда не будет один. Ибо его жизнь всегда была одинокой, он всегда стоял вне думающего мира, всегда где-то вне, всей душой стремясь войти в этот мир и не имея такой возможности. Но теперь это не имело значения. Мэри соединилась с ним. Это были самые тесные, надежные узы, и он любил ее, любил ее, любил ее… Скользнув вниз вдоль кровати он поместил лицо между ее грудями, чтобы почувствовать их мягкость, а пальцы одной руки очерчивали круг около твердого дразнящего соска. Она проснулась и замурлыкала, как котенок, обняв его. Он хотел поцеловать ее опять, очень хотел поцеловать ее, но вместо этого вдруг засмеялся.

— Что ты смеешься? — спросила она, сонно потягиваясь и просыпаясь окончательно.

— О, Мэри, ты гораздо лучше, чем мой плюшевый мишка! — ответил он сквозь смех.

Когда Мэри позвонила Рону, чтобы сказать, что она дома и что с Тимом все хорошо, ей показалось, что его голос звучал устало.

— Почему тебе не приехать и не пожить с нами несколько дней? — спросила она.

— Нет, спасибо, дорогая. Думаю, нет. Вам будет гораздо лучше, если я там не буду болтаться.

— Это неправда, ты знаешь. Мы беспокоимся о тебе, скучаем и хотим тебя видеть. Пожалуйста, приходи, Рон, или я подъеду на машине и заберу тебя.

— Нет, не хочу, — голос его звучал упрямо, он хотел настоять на своем.

— Тогда, может быть, мы приедем к тебе?

— Когда выйдете на работу, можете приехать как-нибудь и переночевать, а до этого я не хочу вас видеть, ладно?

— Вовсе не ладно, но если ты так хочешь, то я ничего не могу поделать. Я понимаю, ты думаешь, что поступаешь правильно, что мы должны оставить тебя одного, но ты неправ. Тим и я были бы очень рады видеть тебя.

— Когда вернетесь на работу, не раньше.

Последовала короткая пауза, затем его голос зазвучал опять, слабее и дальше.

— Как Тим, дорогая? С ним все в порядке? Он, правда, счастлив? Мы правильно сделали, и он действительно почувствовал себя, как будто он — полный доллар? Был мистер Мартинсон прав или нет?

— .Да, Рон, он был прав. Тим очень счастлив. Он совсем не изменился, и в то же время ужасно изменился. Он стал увереннее в себе, удовлетвореннее, не таким уязвимым и отчужденным.

— Это я и хотел услышать, — его голос упал до шепота. — Спасибо, Мэри. Увидимся.

Тим был в саду и занимался пересаживанием цветов. Быстрой живой походкой, слегка покачиваясь, что было новым для нее, Мэри пошла через газон к Тиму. Она улыбалась. Тим повернул голову и улыбнулся в ответ, затем опять склонился над хрупкими растениями, обрезая ломкие черные стебли ниже того места, где веточки побледнели и выглядели нездоровыми. Сев на траву рядом с ним, она приложила щеку к его плечу и вздохнула.

— Я только что говорила с папой.

— Ой, хорошо! Когда он приедет?

— Он говорит, что приедет только, когда мы вернемся на работу. Я пыталась убедить его, чтобы он приехал скорее, но он не хочет. Он думает, что нам следует побыть одним, и это очень мило с его стороны.

— Да, наверное, так. Но ему не надо так делать, правда? Нам ведь не мешают гости. Миссис Паркер часто заходит, и нам это не мешает, да?

— Как ни странно, Тим, не мешает. Она хорошая старушенция.

— Мне она нравится, — он положил растение и обнял ее за талию. — Почему ты теперь всегда такая хорошенькая, Мэри?

— Потому что у меня есть ты.

— Я думаю, потому, что ты теперь не всегда одеваешься так, как будто едешь в город. Мне ты нравишься больше без туфель и без чулок, и когда волосы у тебя распущены.

— Тим, как тебе понравится, если мы поедем в коттедж на пару недель? Здесь хорошо, но там еще лучше.

— О, да, очень понравится! Я не любил этот дом раньше, но он оказался хорошим после того, как ты вернулась сюда из госпиталя. Теперь я чувствую, что принадлежу ему. Но коттедж — мой самый любимый дом во всем мире.

— Я знаю это. Поедем сейчас же, Тим, здесь нас ничего не держит. Я только ждала, что вдруг папа захочет поехать, но он пока предоставил нас самим себе, поэтому мы можем ехать.