Яна Егорова - Наследница шовинистов де Мармонтель

– Представляешь, Эврард, весь этот бал, даже платье, гости, все это в честь того, что у меня пошла кровь! Это же настоящая глупость, не находишь?

Я не разделял ее веселья – уже тогда малышка Люси стала заметно хорошеть. Из девочки она превращалась в девушку. Летом она хотела веселиться с нами, но отец ей не позволял. В тот год она перестала носить майки на голое тело. Я до сих пор помню свои первые ощущения, когда она по привычке прижималась ко мне, чтобы поцеловать в щеку и что я чувствовал, когда ее еще не очень большие, нежные соски касались моей груди. Форма ее тела постоянно менялась – то чуть более худенькая и вытянутая, то бедра по-женски округлялись, и я уже ловил себя на том, что постоянно отвлекаюсь от разговоров с Валентином, провожая ее взглядом. Молодой де Мармонтель в то время начал обижаться на меня – его половое созревание шло несколько медленнее.

– Даже не думай засматриваться на мою сестренку, де Даммартен! – как-то раз он даже вспылил, когда я прилип взглядом к ее удаляющемуся в поле силуэту и заехал кулаком мне по лицу. – Отец сказал, что я женюсь на ней! Вы, де Даммартены имеете право лишь облизываться на наших женщин, а не трогать!

В тот раз мы хорошенько подрались. Валентин никогда не занимался спортом, кроме фехтования, на уроки по которому и то не всегда вовремя являлся, без конца раздражая этим именитого преподавателя. Я без труда победил его – Валентин дрался как девчонка, единственный его мужской удар был первый – когда он успешно поставил зазевавшемуся мне синяк под глазом. За ужином Абсолон высказался на эту тему. Он считал себя моим приемным отцом, возомнил, что может мною командовать, хоть я ни на миг не забывал, что именно он причастен к гибели моего родного отца и моей родной матери. А также к уже в те времена плохо чувствовавшей себя Селестине – женщина множество раз пыталась покончить с собой не собиралась оставлять этих попыток, хоть ее «заботливый» муж окружил супругу людьми, которые должны были следить за ней и ее поступками. Единственное время, когда она расслаблялась – время, когда видела меня. Она не раз говорила, что я очень похож на своего отца.

– Эврард! – обратился он при всех за столом тем вечером. – Ты должен запомнить раз и навсегда одно главное правило этого дома – дети фамилии де Мармонтель обручены с самого рождения. Ты не имеешь права вмешиваться в это. Мы приютили тебя после трагической гибели твоих родных родителей, ты должен уважать дом и семью, проявивших к тебе сострадание. Где бы ты был, если бы мы не сделали этого, ты не задумывался об этом, мой мальчик?

Я прекрасно запомнил самодовольную улыбку Валентина, которую он демонстрировал мне отвернувшись от отца – чтобы тот не заметил его проказ. Через несколько лет Люси, сидя на мне без одежды, смеялась над этим его выражением.

– Мы же сбежим с тобой, правда? – смеялась она. Люси никогда при мне всерьез не воспринимала отношение Валентина и свою помолвку с ним.

Так она показывала мне. И я верил. Верил до последней секунды, отдаваясь тем чувствам с головой. Все это было миражом, мечтой, которую я сам себе выдумал. Дети из жестокой семейки де Мармонтелей развлеклись со мной, в их роду так принято.

Сейчас я смотрел во влажные лавандовые глаза другой де Мармонтель. Лулу. Она росла в другой стране, воспитывалась другими людьми, она пришла в наш мир другим человеком и только что отдалась мне, подтвердив просьбу о том, что ей нужна моя помощь. Чувствую ли я что-нибудь? Дьявол! Да!!! Я слишком много всего чувствую к ней, возможно именно поэтому никак не могу выпустить из своих объятий. Я зажал ее в них, не давая пошевелиться, не давая дышать. Даже смотреть в сторону. В этой позиции все, что она может – смотреть мне в глаза. Все, что она может – вдыхать воздух из моих легких в то время, как я вдыхаю сладкий жар, который вырывается из ее маленького ротика.

Я зарылся лицом в ее волосы, коснулся губами шеи… Наваждение. Она не Люси. Совсем другая и одновременно – такая же. Дух де Мармонтелей во всем. Я мог бы ее бросить в этой гостинице и уехать, забыв обо всем. Мог бы избавиться от нашего родового замка, умчаться на другой край земли. Но меня как будто приковали к ней неподъемной цепью, по которой без конца, без перерыва передаются разряды тока и терзающие, и ласкающие меня одновременно. В этой гостинице очень тихо, настолько, что не слышно шума улицы или соседей за тонкими стенами. Мы одни и мы можем не обрывать этот момент.

Она отдалась мне? Только из-за моего требования?

Нет. Она отдалась, потому что хотела этого и все еще держит свои пальчики на моей шее. Я все еще в ней, мы соединились – на этот раз, именно эта девушка стала только моей. Она не сбежит к Валентину сразу из моей постели. Она не попадет к нему до вечера, а завтра же выйдет за меня замуж. Даже если она планирует меня обмануть, что-то такое хочет – у нее это не выйдет, я не оставил ей путей к отступлению. Она будет только моей. Единственная женщина де Мармонтель, которая целиком и полностью будет принадлежать де Даммартену.

Я не ослаблю железную хватку до тех пор, пока по моему родовому замку, по замку де Даммартенов не будут бегать наши дети! Но прежде…

Я с силой заставил себя как можно резко подняться с нее. Запретил себе даже смотреть в ту сторону, чтобы не сорваться обратно, чтобы не поддаться ее чарам раньше времени.

– Собирайся, – приказал ей, – мы должны ехать.

Я оделся первым и решил выйти на улицу, избавиться от ее навязчивого запаха, окутавшего меня своими путами и все тянувшего, тянувшего прогнуться перед ней, от этого противоречивого порыва изменился даже мой голос, мне самому было противно слышать себя – однако. Это все, как смог себя остановить.

– Я подожду тебя снаружи, в машине, – бросил, не поворачиваясь к ней лицом. – Не задерживайся.

Селестина де Мармонтель лежала в больничной палате с открытыми глазами. Взгляд давно ослепших глаз был устремлен в потолок. Женщина уже давно и крепко привыкла к тишине так же, как привыкла к одиночеству. Вся ее жизнь была одной сплошной неудачей. За исключением счастливого детства. Пожалуй, это то, чем действительно может похвастаться каждая женщина династии де Мармонтель – счастливым детством. До своего совершеннолетия, до полового созревания, девочек безумно балуют в этой семье. Они не знают ни горестей, ни бед. Лучшие школы, большое количество друзей и знакомых, путешествия. Все в свободном доступе, пока ты ребенок. Игрушки, шалости и лакомства. Дни рождения праздновались с такой помпой и размахом, что их в пору было бы сравнивать с королевскими. Любимые родители и из поколения в поколение, грустная мать.

Маленькая Селестина удивлялась, почему ее отец всегда так счастлив, почему улыбается только он, а мама никогда лишнего слова не скажет, словно зла на детей за что-то. За что же? Отец маленькой Селестины не раз повторял – нет такого греха, который он не простил бы своим детям. Его нет. Все, что может быть испорчено – может быть заново восстановлено или куплено. Остальное не имеет значения. Дети де Мармонтелей всегда были по-царски избалованны. Особенно девочки, словно перед ними искупали вину за то, что начнется после совершеннолетия.