Сарина Боуэн - Год нашей любви

Она заглянула в ванную комнату — просторную, с душем, до которого легко мог дотянуться даже колясочник.

— Великолепно, — прокомментировала она. — Давай-ка достанем кое-какие твои вещи, Кори, и убедимся, что тут есть место, где можно сушить катетеры.

— Мам!.. — прошипела я. Мне вовсе не хотелось обсуждать свои жутковатые ритуалы перед соседкой.

— Если мы едем в «Таргет», — отозвалась Дана из общей комнаты, — нам обязательно нужно взглянуть на ковры. Здесь такое эхо…

Мать поспешила выйти из ванной, чтобы унизить меня еще сильнее.

— О, Кори нельзя жить в помещениях с коврами, пока она снова учится ходить. Она может споткнуться. — И без паузы добавила: — Ну, девочки, где попросим Хэнка поставить телевизор?

Я поспешила ухватиться за шанс уйти от скользкой темы:

— Отец повесит в комнате телевизор с плоским экраном и подключит кабельное. Если ты, конечно, не против. Не все любят ТВ.

Дана задумчиво подперла подбородок рукой.

— Телезритель из меня так себе… — Тут ее глаза блеснули. — Впрочем… гм… некоторые точно захотят собраться в нашей комнате и посмотреть спортивный матч…

Мама засмеялась:

— Кто же это?

— Вы до сих пор не встречались с нашим соседом? Он третьекурсник. — Взгляд Даны устремился в сторону коридора.

— Он живет напротив? — спросила я. — В другой комнате для людей с ограниченными возможностями? — Это было явно не то место, где я ожидала встретить горячего парня.

Она кивнула:

— Ты его увидишь. Просто подожди.

Наш поход по магазинам продлился намного дольше, чем я рассчитывала. Мать настояла на том, чтобы оплатить покупки Даны, объяснив, что это из-за нас комнату обставили именно так. Дана выбрала покрывало с огромным красным цветком посередине. Я остановилась на варианте в горошек.

— Очень жизнерадостно, — похвалила мать.

Она всегда любила все жизнерадостное, но последний год стал рекордным: мама цеплялась за жизнерадостность, как утопающий за спасательный круг.

— Давайте-ка подберем вам подходящие наволочки, дамы, — заявила она, подходя к следующему прилавку. — И запасную подушку для каждой, чтобы постели выглядели идеально.

— Она не обязана это делать… — исподтишка шепнула мне Дана.

— Просто смирись, — ответила я. — Подожди-ка…

Я сделала Дане знак и, когда она наклонилась ниже, чтобы никто не смог услышать нас, тихо сказала:

— Загляни в отдел ковров. Если что-то тебе приглянется, мы сможем вернуться сюда в другой раз.

Дана непонимающе посмотрела на меня:

— Но я думала…

Я прервала ее, закатив глаза:

— Дана, поверь мне: она ненормальная!

Без лишних слов соседка подмигнула мне и исчезла в отделе ковров.

Когда мы вернулись обратно, отец стоял в центре пустой комнаты, переключая каналы на прикрепленном к стене телевизоре.

— Все работает, — сообщил он.

— Спасибо, пап, — ответила я.

Он устало улыбнулся:

— Нет проблем.

Да, поведение моей мамы в течение последнего года ужасно раздражало, но с отцом дела обстояли еще хуже. Было время, когда мы дни напролет разговаривали о хоккее. Это была наша взаимная страсть, а для него еще и источник средств к существованию. Но потом со мной произошло несчастье, я не могла больше появляться на льду, и это буквально сокрушило отца. После несчастного случая он будто состарился на десять лет разом, и я очень надеялась, что мой отъезд из дома поможет ему прийти в себя.

Я решила, что настало время ненавязчиво выпроводить родителей в коридор и отправить домой.

— Мам, пап, сегодня на лужайке планируется барбекю в честь первокурсников. Мы с Даной туда тоже идем. И скоро.

Мама всплеснула руками:

— Подожди немного, Кори… Я совсем забыла повесить твой ночник!

Она бросилась в мою спальню, а я еле сдержалась, чтобы не наговорить ей грубостей. Ночник? Серьезно? Я не пользовалась ночником с тех пор, как мне было семь. А когда мой брат отправлялся в колледж, никто не изводил его навязчивым кудахтаньем. Билет на самолет и прощальное похлопывание по плечу — вот все, что получил Дэмиен.

— Она просто не может остановиться. — Отец мгновенно понял, о чем я думаю, взглянув на меня. Он поднял ящик с инструментами и двинулся к входной двери.

— Пап, со мной все будет в порядке… — поспешно заверила я его и устремилась следом.

— Конечно, будет, Кори, — ответил он, положил руку мне на макушку, но тут же убрал ее.

— Знаешь что, пап? — добавила я. — Я уверена, тебя ждет отличный сезон.

Он бросил на меня тяжелый взгляд:

— Спасибо, дружок.

И это все, что он мог сейчас сказать. Да, в других обстоятельствах он тоже пожелал бы мне хорошего сезона. Он внимательно осмотрел бы мою форму и щитки, мы отыскали бы удобный угол в комнате и поставили туда мою хоккейную сумку. Он забронировал бы билеты на самолет, чтобы посмотреть одну из моих игр.

Жаль, что эти времена прошли. Навсегда.

Мы проделали путь до коридора в молчании. А когда открыли дверь…

Мои грустные мысли развеялись как дым.

Перед нами стоял парень и вешал лекционную доску на стену рядом с соседней дверью. Я невольно отметила, что у него подтянутые бедра и мускулистые руки. Парень пытался вбить в стену гвоздь и одновременно удержать костыли. Один из них упал, и таинственный незнакомец тихо выругался. А потом он оглянулся, и впервые за день мне показалось, что из-за туч выглянуло солнце.

Я увидела перед собой лицо кинозвезды с горящими черными глазами, обрамленными длинными ресницами. Его волнистые черные волосы были слегка растрепаны, как будто он только что запускал в них ладони. Он был высоким и казался сильным, но не перекачанным. Его тело было — нет, не телом полузащитника, но определенно телом атлета.

Ого.

— Привет, — сказал парень, и на его щеках проступили очаровательные ямочки.

Привет, красавчик, хотелось ответить мне. Но я молчала. Прошло несколько секунд, прежде чем я поняла, что пялюсь на прекрасные губы незнакомца, замерев, как Бэмби в чаще. Надо было что-то с этим делать.

— Привет, — пропищала я с неимоверным усилием.

А отец наклонился, чтобы поднять костыль, который уронил этот красавчик.

— Это у тебя гипс, сынок?

Я посмотрела, куда показывал отец, и покраснела — ведь посмотреть на гипс значило скользнуть взглядом по телу незнакомца. Перед моим взором была прекрасная мускулистая нога. Другая нога была заключена в белый панцирь.

— Правда, красота? — Голос незнакомца прозвучал по-мужски хрипло, отчего по моему телу пробежали мурашки. — Сломана в двух местах. — Он протянул руку отцу. — Я Адам Хартли.

— Должно быть больно, мистер Хартли, — сказал отец, пожимая его руку. — Я Фрэнк Каллахан.

Адам Хартли бросил взгляд на свою ногу.