Сарина Боуэн - Год нашей любви

— При всем уважении, мистер Каллахан, вы просто не видели того, кому я надрал задницу!

Лицо отца стало напряженным, но Хартли тут же широко улыбнулся:

— Шучу, сэр! Не волнуйтесь, вашей дочери не придется жить рядом с дебоширом. Если честно, я просто упал.

Выражение облегчения на лице моего отца было таким искренним, что любовный морок растворился, и я засмеялась.

Прекрасный новый сосед протянул мне руку, и мне пришлось подъехать, чтобы пожать ее.

— Отлично сыграно, — сказала я. — Я Кори Каллахан.

— Приятно познакомиться, — начал он, сжав в своей большой ладони мою. Его сияющие карие глаза были прямо передо мной, и я заметила, что их зрачки обрамлены более темными кружками. Движение, с которым он наклонился пожать мне руку, заставило меня снова зардеться. Неужели здесь и правда так жарко?..

На этот раз мое оцепенение прервал пронзительный женский голос, донесшийся из комнаты моего соседа.

— Ха-а-артли-и-и-и-и! Я хочу, чтобы ты повесил фотографию, которая будет напоминать обо мне, пока я во Франции! Но не могу решить, на которую из стен…

Хартли закатил глаза.

— Так вешай на все четыре, детка! Залепи эту берлогу до потолка! — заорал он.

Мой отец усмехнулся и подал Хартли его костыль.

— Милы-ы-ы-ый! — снова послышалось из комнаты. — Ты не видел мою тушь?

— Но зачем она такой красотке?! — крикнул он, вставляя костыли в подмышки.

— Ну Хартли-и-и-и-и! Помоги мне искать!

— Никогда не срабатывает. Приятно познакомиться, — сказал он, подмигивая. А потом, заглянув в открытую дверь, деловито произнес: — Я здесь, чтобы положить конец Великой косметической депрессии.

С этими словами Хартли исчез за дверью — как раз тогда, когда моя мать вышла из спальни с напряженным лицом.

— Ты уверена , что мы ничего больше не можем сделать для тебя? — спросила она, и в ее глазах отразился страх.

Будь хорошей девочкой , одернула я себя. Защита ребенка от всего подряд уже окончена.

— Большое спасибо за помощь, — ответила я. — Но, думаю, вы уже сделали все, что могли.

На глазах мамы выступили слезы.

— Пожалуйста, будь осторожна, — сказала она охрипшим голосом, наклонилась и обняла меня, прижав мою голову к своей груди.

— Обязательно, мам, — ответила я невольно тише, чем обычно.

Мать глубоко вздохнула и, кажется, взяла себя в руки.

— Позвони, если тебе что-нибудь понадобится.

Она открыла входную дверь общежития.

— Но если ты не будешь звонить несколько дней, мы не запаникуем, — поспешил добавить отец.

Дверь закрылась, и последним, что я увидела, был быстрый прощальный взмах его руки.

Они наконец ушли.

Я вздохнула, и в этом вздохе не было ничего, кроме облегчения.

Полчаса спустя мы с Даной отправились на барбекю. Она пересекала улицу, а я спешила следом.

В Харкнесс-колледже студенты учились на двенадцати факультетах. Прямо как в Хогвартсе из «Гарри Поттера», только без Распределяющей шляпы. В Бомонте и других зданиях, окружавших огромную Лужайку новичков, жили все первокурсники. Все, кроме нас.

Мы с соседкой обитали в Макгеррине, хотя приписаны были к Бомонту и должны были переехать туда на втором курсе. К счастью, Макгеррин располагался недалеко — на другой стороне улицы. Брат говорил мне, что Макгеррин использовался для самых разных целей: в нем поселяли студентов, чьи дома ремонтировались, или иностранцев, приехавших по обмену. Очевидно, также он был местом, где давали приют калекам — таким, как я.

Мы с Даной миновали несколько мраморных арок и двинулись прямо на запах куриного барбекю. Аромат привел нас на ту самую Лужайку новичков, которую окружали здания, одно старше и красивее другого. Все они были украшены крутыми каменными ступенями, ведущими к роскошным резным деревянным дверям. Не в силах удержаться, я пожирала изысканные фасады жадными глазами туриста. Таким был Харкнесс-колледж: каменные горгульи, три века истории. И пусть на инвалидном кресле проход внутрь для меня был закрыт, любоваться архитектурным великолепием все равно было приятно.

— Прости, что мы не попали в общежитие у Лужи, как все остальные, — сказала я, используя сленг моего брата для обозначения территории первокурсников. — Это несправедливо, что ты застряла в Макгеррине со мной…

— Кори, прекрати извиняться! — остановила меня Дана. — Мы познакомимся с кучей людей, и у нас отличная комната. Все будет в порядке.

Вместе мы добрались до центра Лужайки, где был установлен навес. Гитарные переливы лениво текли в теплом сентябрьском воздухе, а запах угля приятно щекотал ноздри. Жаль, что, ощущая все это, я по-прежнему сидела в инвалидном кресле.

Некоторые говорят, что, пережив смертельную опасность, они стали наслаждаться жизнью больше. Что перестали воспринимать все как должное. Порой мне очень хотелось ударить тех, кто так говорил, но сегодня я их понимала. Сентябрь выдался теплым, а моя соседка оказалась такой же приветливой, какой показала себя в переписке. И я дышала. Наверное, стоило научиться это ценить.

Следующим утром начался учебный год. Вооружившись копией «Карты кампуса Харкнесс для людей с ограниченными возможностями», я поехала в сторону кафедры математики через залитый солнцем двор. Как и было обещано, у здания был прекрасный пандус для инвалидных колясок и достаточно широкие двери на западной стороне. Благодаря ему математический анализ стал мне вполне доступен, хоть я и не считала его особенно захватывающим.

Далее следовала лекция по экономике — посещать этот курс предложил мне отец.

«Всегда хотел знать о деньгах побольше, — признался он в одну из тех редких минут, когда позволял себе сожалеть о чем-то вслух. — Твоему брату понравилось изучать экономику, и я бы хотел, чтобы ты тоже попробовала».

Как-то в пылу дискуссии о том, в какой колледж мне идти в следующем году, я привела финальный аргумент: «Дэмиен учился в Харкнессе, и я поступлю туда же». Ни мать, ни отец не решились спорить, глядя в глаза своей дочери-инвалиду. Это была беспроигрышная тактика ведения переговоров — прикрываться братом в своих эгоистичных целях. Родители уступили, и, чтобы порадовать отца, я записалась на целый семестр лекций по микроэкономике, что бы это слово ни значило. Но теперь мои понедельники, среды и пятницы будут ужасно скучными: сначала алгебра, а за ней экономика.

Большая и старая аудитория, в которой проходили лекции по экономике, была заставлена дубовыми стульями, образующими узкие ряды. Специального парковочного места для моей коляски в ней предусмотрено не было, так что я сдала задом к стене за последним рядом и встала около двух видавших виды непарных стульев.