Алиона Хильт - Страсть под турецким небом [litres]

За год я набрала 20 килограммов, и мой вес стал 56. Мне было очень и очень сложно принять себя в таком виде – кругленькую, с женственными формами и пухлыми щечками. Анорексия не была побеждена, она приняла другую форму. У меня случались компульсивы, и бывало, что я начинала есть и не чувствовала сытости. Тогда я еще не знала, что у безуглеводки и голодания могут быть такие последствия, потому что меняется гормональный фон.

Я продолжала заниматься в зале, делала каждый день небольшое кардио на улице, чтобы чувствовать себя хорошо, но до принятия себя было еще очень далеко.

Сначала было особенно тяжело просто научиться есть, потом есть обычные порции и не корить себя за каждую крошку. Потом я стала позволять себе и печенье, и мороженое, и бёрек, и даже белый хлеб с нутеллой. Это было частью моей терапии – избавиться от чувства вины за любую еду. Самое сложное, когда ты лечишься и видишь, что вес ползет вверх, это не начать себя снова ограничивать, желая получить стройную фигуру и плоский живот обратно. Получалось у меня с переменным успехом, но я понимала, что худеть сейчас нельзя ни в коем случае, иначе я скачусь в болезнь обратно, а это было страшно. Говорят, расстройство пищевого поведения возникает один раз на всю жизнь. Так оно и есть, и только благодаря спорту и пониманию, зачем нужна еда, мне удается контролировать ситуацию.

Тогда же, живя на расстоянии от Алту, я вдруг осознала, что мне не нужно переделывать нос, потому что мне и с таким нормально живется. В каждом отделе нашего отеля у меня были поклонники: цветочник дарил синие розы, сотрудник охраны называл меня «бебек» (детка), а повар постоянно приносил ванильное мороженое со свежей клубникой, вырезанной в форме сердечек. И даже парень из рум-сервиса на мои запросы принести гостям то тортик, то фрукты в номер в подарок от отеля несся впереди паровоза, не спрашивая причины. А я зачастую оказывала подобные знаки внимания просто из симпатии к гостям.

Я вдруг поняла, что купаюсь во внимании мужчин, и им все равно в отличие от Алту, какой у меня вес и какой у меня нос.

Тогда я решила, что мой длинный восточный нос с горбинкой останется со мной, и, полная решимости, оставив свои сумки в отеле, поехала на вечернем автобусе домой.

Да, я приехала домой, в нашу квартирку в Ларе. Свет был выключен, я зашла и забралась с ногами в розовое кресло.

Я просидела в темноте, наверное, целую вечность, у меня потели ладони и бешено колотилось сердце.

Он пришел через час с пакетами продуктов из магазина, опешил, увидев меня в гостиной. «Котенок, ты вернулась?» Нет, скорее это был не вопрос, а констатация факта. «На одну ночь. Без вещей. Надо поговорить». – я еле сдерживала слезы, но дрожь в голосе меня выдавала. «Подожди, я рыбку пожарю, я твою любимую форель купил».

В голове мелькнула мысль, что он меня ждал. Этот человек точно знал, сколько кубиков сахара положить мне в чай. Точнее, на блюдце – я всегда пила чай с сахаром вприкуску. Он знал, что я ненавижу, когда меня целуют в пробор, и жутко боюсь щекотки, и что при разговоре кончик моего носа дергается, потому что у меня короткая уздечка. Он знал, что я обожаю духи «Cacharel» и ванильное мороженое с крокантом. Мой вкус в одежде, бижутерии и мою дикую любовь к каблукам и платформам. В голове пронеслись мысли о том, что мы пережили за эти годы, и стало невозможно жалко это все потерять. Потом придется начинать жизнь с чистого листа с кем-то другим: придется объяснять, что я люблю, чего избегаю и как сделать мне приятно. Придется притираться к новой свекрови, узнавать привычки нового человека. А вдруг я с ними не смогу жить? Тут-то все уже давно ясно и понятно. И я решила дать ему шанс. Не второй, а, наверное, десятый.

Проблема заключалась в том, что я многое смогла переосмыслить за время разлуки, но предпочла ему об этом не говорить.

Самая большая ошибка, которую может совершить пара, – это молчание. Если вас что-то беспокоит, обязательно об этом говорите. Обсуждайте каждый, казалось бы, пустяк, иначе снежный ком из недовольств рано или поздно достигнет таких масштабов, что понесет за собой снежную лавину и разрушающие последствия.

Некоторое время отсутствия дома вправило мне мозги. Я поняла, что Алту не стоит того, чтобы я в себе что-то меняла. Похудение, закончившееся больницей и диагнозом «менопауза» в 20 лет, желание вместо длинного восточного носа с горбинкой сделать мне курносый европейский, отказ от русского языка в пользу турецкого и смена Санкт-Петербурга на Анталию. А что будет потом? Когда это все закончится? Или он всю жизнь намерен во мне что-то менять? Нет, я так не хочу. Если ему нужен кто-то другой, удовлетворяющий его потребности, – Айша, Фатима или Эсра, – пусть найдет себе такую. Я ехала домой с твердым намерением все это ему высказать, но когда услышала слова «яврукедим, ашкым, я тебе сейчас рыбку пожарю», в моей голове что-то переклинило, жесткий диск дал сбой, и я решила, что поговорим когда-нибудь потом, сейчас я не хочу портить момент.

Ох уж эти турки, как же их клинит! То он спокойно наблюдал, как я ухожу, то ругался на чем свет стоит, а сейчас я у него снова «ашкым» (любовь моя). Смотря в его каре-зеленые глаза, я забывала обо всем на свете. Он еще умел их так кокетливо строить, что не улыбнуться было сложно.

Я опять так глупо себя повела, промолчав. Сейчас, с высоты своих тридцати, я это понимаю, но тогда мне было всего 20. Я была молодой и зеленой. Я думала, что мужчина должен читать мои мысли. И что мы вот так обнялись, помолчали и он все понял. Мне казалось, это так очевидно: почему я ушла из дома, почему не отвечала на эсэмэс, я была уверена, что этого достаточно, чтобы он изменил свое отношение. И форель на ужин была невероятно вкусная, все косточки заботливо были убраны моим соскучившимся ашкымом. Ох, как же я ошибалась… и почему я была настолько слепа?

«Если в городе нет моря, то в нем невозможно жить», – говорил Алту. В Анталии было море. Море, которое я полюбила всей душой. Я в нем не купалась – не люблю соль на коже, но каждый вечер я приходила на центральную набережную, а когда выдавалась возможность, ездила на долмуше в Коньяалты к родителям, выходила за остановку до их сите, садилась на скамейку и смотрела на воду.

Я могла так просидеть и час, и два, просто глядя в одну точку. Море успокаивало и приводило мысли в порядок. Блики солнца на голубой воде слепили глаза, а рябь от ветра играла на самых тонких струнах моего сердца. Море… Дениз означает море… Он постоянно говорил, что не может жить без Дениз. Это имя мы выбрали для дочки. Нашу первую мы назовем именно так. И не в честь бывшей, а в честь моря. Чтобы жить там, где хотим, и не зависеть от воды. У нее будут черные волосы и зеленые глаза, его пухлые губы и мои щеки. Я почему-то так себе представляла эту маленькую турчаночку. Сбудется ли мечта? Мне надо было набрать еще несколько килограммов, диагноз не снимали. Три курса прогестерона – все мимо. Тогда я разочаровалась в гормональной терапии и стала слушать только себя. Я потеряла возможность иметь детей, когда перестала есть и потеряла отнюдь не лишний вес, значит, все дело в питании. И я стала изучать эту науку, углубляясь в глубокие дебри. Я набрала все до единого килограмма, пришлось увеличить жиры в рационе. Я пила масло, а не добавляла его в салат, ела сало и жирный творог. И когда мой вес достиг 58 килограммов, случилось чудо.