Яна Ясная - Новая история Колобка, или Как я добегалась

Влезать в ношеное после такого душа не хотелось.

Я обшарила растерянным взглядом ванную и наткнулась на тряпичную стопку на стуле — махровый халат с логотипом гостиницы, мое белье, чистое, и чужая футболка.

Кое-кто своевольничает, шарится по сумкам и лезет с предложениями, о которых никто не просил.

Как жаль, что я уже давно и бесповоротно выросла из того прекрасного возраста, когда легко делаешь себе плохо, лишь бы только кому-то назло! И теперь моя преклонная душа требует комфорта и чистоты.

А о том, что эта разрисованная сволочь втихушку заходила сюда, пока я тут в полном неглиже принимала водные процедуры, я вообще думать не буду! Не буду…

Не буду, я сказала!

Футболка тонко пахла лавандовым стиральным порошком и вполне прилично прикрывала все неприличное, а халат оказался тоже мужским, и я утонула в нем, как в облаке белой пены. Только еще такой, которая с подогревом.

Я выплыла из ванной вся такая благоухающая и нелепая в одежде не по размеру с чужого плеча, и почти сразу угодила, как муха в паутину, в ловушку из вкусных запахов. Пахло розмарином, и мясом, и печеной картошкой, и было ощущение, что желудок сыто тяжелел от одного только аромата.

Я потуже затянула пояс халата, напоминая желудку, что у нас фигура. Она пока еще есть и хорошо бы ее сохранить!

Мирослав сидел за столом, уткнувшись в телефон. Вид — деловой, подвид — домашний. Рукава рубашки закатаны, волосы взлохмачены и уже скорее против замысла стилиста, чем согласно ему. Он хмурился и излучал раздражение пополам с недовольством, но при моем появлении разгладил лицо и отложил телефон.

Я устроилась за столом напротив и сунула нос в тарелку.

М-м-м…

— Приятного аппетита, — мужской голос звучал несколько иронично.

Ну, я бы тоже зубоскалила, если бы вывалившаяся из душа девица в безразмерном халате вгрызлась в еду так, будто последний раз ела в прошлом веке.

— Спасибо, — я все же протолкнула еду в желудок прежде, чем ответить, так что получилось вполне благовоспитанно. — Все очень вкусно.

— Сам заказывал!

Я закатила глаза и картинно прижала руку к груди, выражая степень своего восхищения, потрясения и всего остального перед столь героическими усилиями.

Мир хмыкнул, и дальше мы ели в тишине.

Вроде, и надо было столько всего обговорить. Вроде, надо было узнать, на кого он там строжил и требовал мер и до чего дострожился и дотребовался, но не было сил. Никаких, вообще.

Когда три часа назад я максимально емко и без лишних эмоций пересказала ему, как моих детей чуть не украли прямо из-под носа у внимательной и ответственной няни, среди бела дня, в своем дворе, на глазах у кучи народа, и никто ничего не заметил, пока Адка не заорала и не бросилась в погоню — всё, что я услышала в ответ было отрывистое: “Собирайтесь. Сейчас буду”, а потом он отключился.

И, кстати, про полицию даже не заикнулся.

С “сейчас буду” все было понятно, а вот от “собирайтесь” я поначалу меня растерялась. Куда собирайтесь, как собирайтесь, как надолго собирайтесь? Сразу видно, что человек отродясь не собирал никуда малолетних детей!

Я даже успела позлиться на него, пока собиралась и собирала. И была в общем-то благодарна за эту злость — она здорово отвлекала от всего остального.

А в то же время эта злость была очень показательной — я уступила ему ответственность за наши жизни, вот что говорила эта злость. Потому что, завись решение проблемы по-прежнему от меня, я была бы холодна и собрана. Ни на какие посторонние эмоции во мне не осталось бы места.

Мир явился через рекордные двадцать минут в сопровождении серьезных ребят с лицами терминаторов, распихал по ним сумки, с самым серьезным видом поинтересовался у детей, кто из них жаждет первым прокатиться у него на шее, и подхватил самую смелую Ольгу, которая вообще по сидениям на шеях главный специалист. Потом мы все загрузились в черный минивен и отчалили, чтобы причалить к ярко освещенному входу “Золотого кольца”.

Аду расспрашивали уже в машине.

Бритый налысо, синеглазый мужик, представленный Брониславом Рогволодовичем, въедливо и дотошно выяснял детали происшествия, занявшего от силы минуту-полторы. Но он раскладывал эту минуту скрупулезно, по секундам.

Его интересовало всё: в какую сторону незнакомка вела детей, кто был во дворе, где стоял, как себя вел, как отреагировал на поднятый Адой шум… Особое внимание он уделял внешности женщины.

Ада терпеливо и старательно отвечала на вопросы, не злясь, что они скачут вразнобой и повторяются по несколько раз.

Мирослав не вмешивался в допрос. Он сидел с Олюшкой на коленях, придерживая одной рукой обоих сыновей, и внимательно слушал. При загрузке так расселись случайно: место рядом с мальчишками я оставляла для Олюшки и себя, но когда туда сел Мир, посмотрела на этих четверых рядом — и не стала сгонять.

Глаза у детей были круглые, но не испуганные, а скорее любопытствующие. К обилию незнакомых лиц они отнеслись философски и даже не галдели, с интересом всех разглядывая. На вопросы, обращенные уже к ним, малышня ответила с невнятным изумлением — котенок? какой котенок? какая тетя? какая машина? И Бронислав легко отступился. Было видно, что он не особенно на что-либо и рассчитывал. Согласна, свидетели из трехлеток так себе! Ему еще повезло, что они ничего не сказали, куда сложнее, когда их свидетельские показания кардинально разняться! Нам с Адой “дело о столовых приборах, пропавших из запертого ящика” еще пару месяцев потом в кошмарах снилось.

— В общем и целом, картина ясна, — подвел лысый итог допросу, обращаясь к Мирославу, а потом добавил в сторону Ады: — Вам повезло, что она вам ничего вам не сделала…

— Это ей повезло, что я ей легкие через ребра не вырвала! — зверем ощерилась моя девочка.

Маленьким, испуганным, взъерошенным зверем. Но — способным, тем не менее, исполнить угрозу. И, не прими она решение в первую очередь уводить детей, с нее сталось бы запросто пойти в рукопашную.

А Бронислав, господи, ну и отчество, Рогволодович невозмутимо продолжил, будто его и не перебивали:

— Могла бы брызнуть вам в лицо чем-нибудь из баллончика и сделать свое дело.

Так мы оказались в люксе. Разместились, накормились…

Перекормились даже, пришла к выводу я и решительно отодвинула от себя тарелку.

Мир закончил раньше и последние пару минут практически неотрывно на меня глазел. Кусок в горле от этого взгляда не застревал, но вот душевное волнение просыпалось. Нервы, и без того натянутые как струна, готовы были лопнуть. Потому что так смотреть нельзя. Категорически. Этот пронзительный взгляд однозначно стоит запретить законом!

— Спасибо, что позвонила мне, — неожиданно произнес он.