Ульяна Соболева - Обрыв [СИ]

Мы продолжали общаться, собираться в честь семейных праздников, вели общие дела, но время беззаботных шуток, счастливых взглядов и ощущение единого целого прошло. Молчание становилось неловким, слова — взвешенными, прощания — сдержанными. Мы не возвели вокруг себя стены, слишком многое нас связывало, только в отношениях появилась натянутость, когда, находясь с человеком в одном помещении более нескольких часов, чувствуешь, что лучшим выходом будет — разойтись каждый в свою сторону, чтобы не позволить нарастающему напряжению разрушить остатки былого единства.

Можно простить друг другу все, только простить — не значит забыть. И я пока не готов был забывать. Понял, пытался принять, но забыть — нет. Не удастся. Время покажет, как мы будем с этим справляться. Каждый в себя приходит по-своему, как и смысл жизни обретает свой. И если для кого-то из нас он состоял в любви, то для меня превратился в месть. Ахмеду. Рациональную, продуманную и просчитанную. И старая как мир поговорка о блюде, которое нужно подавать холодным, зазвучала для меня по-особому. Кажется, я даже почувствовал, каким неповторимым является этот вкус — вкус мести. Остро-пикантный, с горьковатым послевкусием разрушенных судеб."

Я молча смотрел на яркие блики от огня в камине. Они бросали причудливые тени на стену и пол. За окном все еще бушевал ураган. Дождь, гроза. Как будто сама природа бесновалась вместе со мной.

Можно простить друг другу все, только простить — не значит забыть. И я пока не готов был забывать. Понял, пытался принять, но забыть — нет.

Эта фраза вертелась у меня в голове снова и снова.

Минуты, часы, дни… а легче не становилось. Наоборот, что-то внутри обрывалось все больше и больше. Откалывалось осколок за осколком. И не собрать нам себя в целое. Все слишком изменилось. Но пока что я готов защищать брата до последнего. Я не собирался от него отказываться. И так бы поступил наш отец. Он бы не бросил сына, несмотря ни на что.

А я… плевать, что я ослеплен яростью, которая душит меня вот уже несколько недель. Неконтролируемая черная ярость и злость. Все смешалось. Я не мог поверить, что Макс пошел на это, и в тот же момент понимал, что именно он способен принимать самые радикальные решения и плевать на мнение окружающих. Одна часть не верила, что предательство возможно, а другая упивалась триумфом… она выла и орала… и насмехалась надо мной. Подсовывала мне примеры из прошлого, где мой брат подставлял не только меня, а и многих других, где рыл под меня яму, где собирался свергнуть и уничтожить нашего отца.

Разве так не бывает, когда человек получает слишком много доверия и предает. По сути я отдал ему все. Свою сестру, власть, в надежде, что Максим единственный, кто сможет достойно управлять компанией вместо меня, пока я занимаюсь другими делами, а тот воспользовался моментом и разрушил все, что мы создали с отцом? Черт, нет. Я не хотел об этом думать. Но эти мысли сами лезли мне в голову. Но что оставалось очевидным — семью этот упрямый осел все же развалил. Вначале свою, а теперь… теперь, мне кажется, разваливается и все остальное.

Иногда приходила в голову безумная мысль — отказаться от него. Срезать нарыв болезненно и быстро и избавить всех от Зверя. Всех. Пусть это больно… вашу мать, как же больно. Другая часть разрывалась на куски, особенно когда я видел, насколько страдает Даша. Ощущал физически ее боль и отчаяние.

А в голове пульсирует "Ты — мой брат. Братьев не бросают".

"— Зверь, живой?

Бежал к нему, пригибаясь под пулями, прячась за столбы.

— Живой, — крикнул он и посмотрел на рану в ноге, — если до больнички доберусь в ближайший час.

— Где твоя пушка?

— Выронил, когда плечо зацепило.

Я швырнул ему пистолет.

— Давай. Прикрой. Будем уходить.

Макс "снял" одного из итальянцев, который целился в нас из-за рухнувшей панели, пока я пробирался к нему под пулями. На какие-то доли секунд я подумал о том, что если сейчас Макс нажмет на курок, то никто не узнает, что это он меня замочил. Но я почему-то был уверен, что он этого не сделает.

Я рывком поднял его с пола, Макс застонал от боли в ноге и грязно выругался сквозь зубы.

— Уходим. Спина к спине. Я тащу — ты отстреливаешься. Машины прямо у входа.

— Всех наших порешили, — простонал Макс, с трудом передвигая ногу и сканируя помещение. Я остановился. Несколько выстрелов. Моих. Его. Итальяшки полегли на цементированный пол, и под ними растекались лужи крови.

— Я посчитал, там человек пять осталось, рассыпались, твари, или у окон пасут — будут стрелять, когда выйдем.

— Бядь. Суки. Уехать не дадут.

— У меня пару "цитрусовых" в кармане. Так что…

Макс усмехнулся в голос.

— Цитрусовые — это тема.

— А то.

Я вытащил его на улицу, и мы, прислонившись к стене, тяжело дыша, осмотрелись по сторонам.

— Ублюдки. Всех положили, — с яростью сказал я, — ну что, готов к последнему рывку, Зверь?

— Давай, — Зверь посмотрел мне в глаза. Секунды, за которые вдруг пронеслось в голове, что все могло быть иначе, если бы… он закашлялся и сказал, что ему хочется закурить, а потом добавил:

— Швыряй и погнали.

Я бросил одну за другой гранаты-"лимонки" в здание и, схватив Зверя, снова потащил к машине. Раздались несколько взрывов, а мы уже сорвались с места на тачке кого-то из наших, визжа покрышками, виляя на поворотах.

— Ты держись, Макс. Я уже Фаину набрал, едут нам навстречу на неотложке.

Он смотрел на меня из-под прикрытых век, а потом, словно собравшись с силами, тихо спросил:

— Какого хрена не пристрелил меня там или не бросил, а, Граф?

Я сжал челюсти, глядя в лобовое стекло, а потом повернулся к нему и посмотрел в глаза:

— Ты — мой брат. Братьев не бросают"

Тихо приоткрылась дверь, и я резко обернулся. В проеме стояла Карина. Бледная и взволнованная. По ее щекам катились слезы.

— Что случилось. Ты чего?

Каждый раз, когда ее слезы видел, колотить начинало самого, возвращался в те проклятые дни, когда ни черта не мог сделать и не мог остановить этот поток отчаяния. Так и хотелось вместо Лены… Чтоб только слезы дочери не видеть.

Когда-то Лексе об этом говорил, она меня сильно к себе прижимала и шептала:

"Сумасшедший… меня бы не было, сына нашего не было… нет… нельзя было тебе. На тебя у Бога другие планы были".

Я иногда думаю, если б не моя девочка, я бы так и не познал окончательно всего смысла этой жизни. Карина подошла ко мне, кусая губы, вся в нерешительности, испуганная и такая несчастная.

— Даша исчезла. Я боялась говорить. Я… не хотела, но она исчезла, и я не знаю, где она. На звонки не отвечает. Днем ездила туда, а там нет никого. И Таи нет. Пусто в доме.

Судорожно всхлипнула, глядя мне в глаза и видя, что я пока ничего понять не могу.