Ульяна Соболева - Обрыв [СИ]

И я чувствовала себя разломанной куклой, с обугленными конечностями и сгоревшими волосами. Куклой, выброшенной из окна за ненадобностью. Ей оторвали ручки, ножки, открутили голову, и сделал это тот, кого она любила больше всего на свете.

Я летела в пропасть. Час за часом, все ниже и ниже. Иллюзии, мечты, эфемерное счастье, жалкие надежды, унизительные желания. Все это не имело больше никакого значения — он отказался от меня. Я не значу в его жизни ровным счетом ничего. А значила ли?

А как же его слова "Я никогда тебя не отпущу", "Я не позволю тебе уйти" и жестокие ответы на вопросы — он не просто позволил, он вытолкал тебя из своей жизни, вышвырнул за борт. Тебя больше нет. Я, как раненный зверь, кружила вокруг этой бумаги, в которой был заключен весь смысл последних лет моей жизни, которую я так надеялась вспомнить и вернуть. Я не решалась взять ручку и поставить подпись рядом с его инициалами. Когда он расписался там, что он чувствовал? Ему было хоть немного жаль того, что мы потеряли? Хоть чуть-чуть ему было больно? Он страдал? Или подписал это между делом, вперемешку с многочисленными контрактами, которые его секретарь клал к нему на стол?

Он мучился, как я? Как быстро он принял это решение? Неужели только потому, что я стала другой? Но тогда это не любовь. Разве любовь может исчезнуть? Все его чувства — суррогаты любви. Он не простил. Только почему-то мне казалось, что дело не в прощении. Как говорит сам Максим: ненависть — это чувства, и пусть тебя лучше ненавидят, чем презирают или остаются равнодушными. Он прав. Его ненависть я бы пережила легче. Ненависть, ревность, безумие, но не ледяное равнодушие. С каким изощренным, садистским удовольствием он смотрел, как я страдаю. Лучше бы бил, как тогда, после плена Бакита. Лучше бы насиловал, рвал тело в клочья, но не душу. Боже, я истекаю кровью. Каждая клеточка моего тела содрогается в предсмертной пытке. Ведь любовь не умирает. Он ошибся. Настоящая любовь не может умереть, она может лишь исходиться кровью, разрываться и покрываться шрамами, стонать и выть в агонии, но не умирать. И в этом и заключается весь ужас.

Я словно наяву видела его бледное лицо, сухой блеск в жестоких глазах и взмах руки, когда он перечеркнул наше прошлое. Все кончено. Тогда я считала, что мне плохо. Я даже не предполагала, что истинная боль еще и не маячит на горизонте. Это словно понять значение воздуха в самую дикую жару, значение дождя в засуху или ценность хлеба в голодомор. Я чувствовала тоже самое. Потребность в нем. Сумасшедшую, унизительную и неуправляемую. И эта потребность заставила меня поднять себя за шкирку с земли и ползти к нему, ползти, чтобы спасать эту самую любовь.

Я, настоящая Я, никогда бы его не отпустила. И я не отпущу. Не дам ему упасть. Лучше упаду сама и разобьюсь…

Но мои дети, наши дети давали мне надежду, что в этот раз не прогонит. В этот раз, увидев нас всех, он все же раскроется, его зверь будет покорен. Ведь втроем мы — сила.

К части мы добирались на трех попутках, доехали только вечером. Тая ужасно устала и капризничала, а Яша держался молодцом. Он очень хотел увидеть отца и больше всего боялся, что тот в нем разочаруется.

Воодушевленная скорой встречей, какая-то по-идиотски окрыленная я с радостью просунула документы в окошко на пропускном пункте.

— Я жена Богдана Нестерова. Мы приехали к нему в гости. Вот наш пропуск.

— Одну минуточку.

Парень за стеклом что-то набирал в компьютере.

— Как вы сказали? Нестерова или Настырова?

— Нестерова. Богдан Федорович Нестеров.

— Простите, но в нашей части такой не числится.

— Как не числится?

У меня все похолодело внутри.

— Ну вот так — не числится. Может, вам указали не ту часть?

— А… а как мне узнать, в какую часть надо?

— Не знаю. Подъезжайте в военкомат завтра утром.

— А где он находится?

Парень все же проявил любезность и написал мне адрес на бумажке. В этот момент в будку к нему зашли.

— Ооо, Авдотьев, ты не знаешь Нестерова Богдана Федоровича? Он вроде как у нас должен служить.

— Нестерова?

— Ага.

— Нестеров… Нестеров… а это не тот, которого на границе боевики подстрелили пять лет назад?

Я смотрела то на одного, то на другого. И сердце гулко билось у меня в горле.

— А ну глянь в архивных записях. Или в погибших.

— У меня нет доступа.

— Дай я посмотрю, у меня есть.

Второй военный наклонился к компьютеру, что-то быстро набрал, ловко щелкая длинными костлявыми пальцами.

— Вот… Нашел. Смотри — Богдан Федорович Нестеров. Застрелен. Тело выдано жене…

Черт, вот черт.

Я схватила свои документы и рванула вперед, через дорогу, вместе с рюкзаком. Не оглядываясь, быстрым шагом, размахивая рукой, чтобы остановить проезжающую машину. На счастье, она затормозила, и мы забрались в салон грузовика.

— Вам куда?

— В город.

— А куда именно?

Я посмотрела в окно — за нами никто не шел и не бежал.

— Не знаю. Мне надо будет квартиру снять или комнату.

В голове все смешалось, какая-то каша получилась, какой-то ненормальный винегрет. Что значит застрелен? Все документы ведь в норме, все хорошо. Как так? Что за бред?

— Даша… а разве папу зовут Богдан? Ты говорила, его зовут Максим.

— Говорила, да. Его зовут Максим, просто он по работе взял другое имя.

Водила бросил на меня насмешливый взгляд, но ничего не сказал.

— А куда мы теперь, если папы там нет?

— Найдем, где переночевать, а завтра решим, куда ехать.

— Мы вернемся домой? Без папы?

Я не знала, что ему на это ответить. Я вообще ничего не знала и очень растерялась. Такого поворота не ожидал, видимо, никто. Даже Глеб. Ооо. Глеб. Надо ему позвонить. Я купила новую СИМ еще до отъезда, и у Глеба был мой номер.

Лихорадочно порылась в сумке, стараясь не разбудить уснувшую Таю. Достала сотовый и набрала номер по памяти.

— Алло. Глеб.

— Даша.

Узнав голос Андрея, я оцепенела и застыла, не зная, что ответить.

— Даша, не бросай трубку. Слышишь? Ты должна вернуться обратно. Немедленно. Там все не так, как ты думаешь. Даша. Уезжай оттуда. Садись на первый же автобус до аэропорта. Позвони Славику, он поехал тебя искать. Я сброшу тебе номер.

Он не говорил, он кричал… А я думала о том, что приехала в никуда и в ничто. Приехала искать то, чего нет, и теперь должна ни с чем вернуться домой. А я не хотела. Я не верила, что это конец. На документах и фото в сети везде был Максим. Там были снимки и этого города, а значит, он здесь. Где-то здесь, пусть под другим именем.