Силвиу Абреу - Вавилонская башня. Примирение

— Нет, я была всё время дома, — тихо ответила Марта, — но у нас случилось несчастье.

И она рассказала про Гиминью.

— Сейчас еду, — повторил Сезар, — мужайся, родная.

Ему стало неловко за свои переживания: что за детство, в конце концов! Боже мой! Несчастный ребёнок!

Дорогой он невольно всё время вспоминал Анжелу. Она прокляла их, и её проклятие тяготело теперь над домом Толедо. Он всё время ощущал её отсутствие в делах фирмы. Сколько бы она ни причинила им всем вреда, но работником она была толковым, и Башню они восстановили, безусловно, её трудами. Дела без неё пошли совсем не гладко. А теперь вот Гиминью...

«Кто бы снял с нас проклятие Анжелы? — думал Сезар. — Кто бы спас нашего Гиминью?»

Александр с увлечением работал. Он уже выиграл несколько дел, и у него стала появляться своя клиентура. Успешно выступив в одном запутанном семейном деле, он сумел отстоять интересы обиженной сироты, после чего к нему стали обращаться с просьбами бедные, забитые люди. Доходы его от этого не росли, зато росла популярность. Его стали приглашать и в маленькие городки по соседству. Он ездил в них охотно, проводил там иногда даже два или три дня, захватив уик-энд, любуясь природой, изучая достопримечательности. Ему нравилось странствовать по незнакомым местам. Нравилась свобода. Любая. Свобода передвижений. Свобода отношений. В личной жизни он не хотел для себя больше ничего серьёзного, ответственного, обязательного.

Возвращаясь домой после рабочего дня или очередной поездки, он радовался своей небольшой квартирке с видом на океан, где под рокот большого города, который казался ему рокотом волн, чувствовал себя очень уютно.

Общаясь целый день с самыми разными людьми, он приобрёл вкус к одиночеству, нисколько не тяготился им и проводил вечера, читая юридические фолианты или смотря телевизор. Но не был он и мизантропом. Любил эстрадные представления, авангардные выставки. На одной из них к нему подошла приятная молодая особа — смуглая, в крутых завитках, с круглым личиком и большими глазами.

— Люсиль Медейра, — представилась она, сверкнув белозубой улыбкой и протянув руку.

Александр пожал её и назвал себя.

— Художница, — отрекомендовалась она и прибавила, обведя рукой стену: — А это мои работы.

На стене были развешаны батики, и Александр по достоинству оценил свежесть и непосредственность композиций молодой художницы. Да и сама она показалась ему симпатичной, так что он пригласил её посидеть в кафе на террасе и выпить коктейль.

Люсиль согласилась. Экспансивная, непосредственная, она открыто выражала свои чувства и нисколько не скрывала, что ей очень нравится Александр. Она готова была не только на дружеские, но и на гораздо более близкие отношения.

— Ты свободен? — спросила она. — Если да, мы можем потом поехать ко мне.

Но в памяти Александра были ещё слишком свежи все тяготы и последствия двух его романов, чтобы мгновенно отважиться на новый.

Он неопределённо пожал плечами и оставил вопрос Люсиль без ответа.

Она истолковала его молчание в положительном для себя смысле: Александр не свободен, но она ему настолько нравится, что он хочет с ней встречаться.

Поужинав, они поехали потанцевать. Потом он отвёз её домой, поцеловал в щёчку и отказался зайти на чашечку кофе.

— А когда мы опять увидимся? — весело спросила Люсиль.

— Я позвоню, — пообещал Александр.

Он не хотел разбивать успокоительную тишину своей квартиры звонками, потому что почувствовал: звонки будут настойчивыми.

— Буду ждать, — ласково сказала Люсиль и упорхнула в подъезд.

Домой он ехал не спеша и дорогой сообразил, что живут они совсем недалеко друг от друга. Доверчивая близость молодой женщины не могла не взволновать его. Он даже подумал, не вернуться ли ему. Но потом вздохнул и поехал дальше, с облегчением подумав, что завтра у него очень сложный день, а послезавтра он уезжает, так что в ближайшее время ему будет не до звонков и уж тем более не до встреч.

Перед тем как сесть в лифт, он заглянул в ящик и радостно достал из него толстый конверт — очередное обстоятельное письмо матери, которые он так любил получать.

— А если бы я вернулся, то получил бы весточку из дома куда позже, — назидательно сказал он сам себе и улыбнулся.

Он очень любил материнские письма, поэтому читать это не спешил, предвкушая, сколько получит от него удовольствия.

Потом он принял душ, улёгся на хрустящую простыню и, наслаждаясь отдыхом, свежестью и покоем, разрезал конверт и принялся читать.

Сам он время от времени писал родителям открытки с достопримечательностями из тех маленьких городков, куда ездил, но чаще звонил, чтобы узнать, как идут у них дела и здоровы ли они.

Но письмо Марты оказалось совсем невесёлым. Она писала о несчастье, случившемся с Гиминью, о его стрессе, который сказался только сейчас. О страшных опасениях врачей. Селести проводит дни и ночи в больнице возле кроватки сына, заботясь, чтобы малышу было там как можно комфортнее. Волновала всех вовсе не сломанная рука.

«Переломы у детей срастаются быстро, — писала Марта, — так сказал нам доктор Гонсалес, а вот что касается его психического состояния и сотрясения мозга после менингита, то тут нас могут подстерегать всяческие неожиданности. Благодаря самоотверженности Селести всё пока идёт неплохо, но Гиминью в дальнейшем понадобится особый уход и особый режим. Он нуждается в постоянном наблюдении детского психолога и психиатра. Врачи рекомендуют нам специальный санаторий, где ему подберут программу и будут с ним работать. Излечение займёт не месяц и не два. А сколько именно, никто не знает. Полгода? Год?

Главное, что мы не теряем надежды на полное излечение мальчика, хотя всех нас огорчает будущее расставание, тем более, неизвестно, сколько оно продлится.

Ты сам понимаешь, сынок, как я волнуюсь из-за Гиминью, ведь он сын Гильерми, а значит, у него опасная наследственность.

Для Энрики отъезд Селести - большое испытание. Он всё время твердит, что над их с Селести счастьем тяготеет проклятие Анжелы. Я успокаиваю его, как могу и надеюсь, что он с головой уйдёт в дела фирмы, которая тоже пострадает, потеряв своего директора по общим вопросам. Невеселы и Тиффани с Жуниором. Словом, атмосфера у нас в доме грустная, и радует только твоё благополучие.

Напиши о себе как можно подробнее. Я буду читать твоё письмо и черпать из него недостающие мне душевные силы».

Письмо расстроило Александра. Он любил своих племянников и прекрасно понимал душевное состояние матери, которая теперь одна должна была заботиться обо всех, болея душой за младшего внука и Селести. И вместе с тем он испытал эгоистическую радость, что все эти неприятности касаются других, а не его. Он может сочувствовать им, но он их не чувствует.