Силвиу Абреу - Вавилонская башня. Примирение

Но Бруну его не расслышал. Он был занят осмотром пещеры.

— Эй, Аженор! — позвал он.

Аженор вошёл в темноту, перерезанную лучом от фонаря Бруну.

— Что, если проделать отверстие вон там? — спросил Бруну, указывая лучом фонаря в угол пещеры.

— Порода тут мягкая, — отозвался Аженор, — но как бы весь свод не разнести, пещерка-то маленькая.

— На дозы ты мастер, ни разу ещё не переборщил, — отозвался Бруну. — Значит, помечай!

Так, одну за другой, они обошли три пещеры и пометили, где нужно проделать отверстия, чтобы в них попадал свет.

— Затем нужна дорога, лестница, может быть, небольшая терраска, — продолжал прикидывать Бруну. — Как ты думаешь, справимся?

— Почему бы и нет? — усмехнулся Аженор.

Они вернулись домой, и Бруну всю дорогу прикидывал, что придётся им изменить для того, чтобы сюда могли приезжать люди.

Уже смеркалось, когда они добрались до дома. Ужинали они все вместе на террасе, а потом Аженор отправлялся спать в мастерскую, у него там была отгорожена каморка, где он чувствовал себя хозяином.

Но на этот раз спокойного ужина у них не получилось. У ворот стояла незнакомая машина. Они подошли к веранде, и Бруну узнал Марту, она сидела в кресле и, как видно, дожидалась его.

При виде Аженора она болезненно вздрогнула, но тут же совладала с собой.

— Мне нужно поговорить с тобой, — сказала она.

Бруну взглянул на неё. Любой человек увидел бы лишь спокойное лицо светской дамы, любой, но не Бруну. Он понял, как Марта взволнована.

— Может, ты поужинаешь с нами? — ласково спросил он.

— Нет-нет, — сразу же отказалась она. — Я тороплюсь, мы поговорим, и я поеду.

— Ужинайте без меня, — обратился Бруну к появившейся на пороге Аните, и пригласил Марту в мастерскую.

Как только они ушли, Аженор, потянувшись, сказал:

— Что-то больно спать хочется. Кусок в горло не лезет. Пока!

Он встал и шагнул с веранды в темноту.

Бруну зажёг в мастерской небольшую лампу, усадил Марту на стул и выжидательно посмотрел на неё.

— Я получила письмо. Александр приезжает со своей невестой, — нервно проговорила Марта.

— Ты хочешь попросить меня, чтобы я не делал им свадебного подарка? — иронически спросил Бруну. — Я не буду.

Марта даже не улыбнулась, хотя Бруну показалось, что он неплохо пошутил.

— Мне не до смеха, Бруну! Её ближайшая подруга — Шерли, которая, видите ли, выступает под своей девичьей фамилией да Силва! И приезжают они все вместе! Меня чуть удар не хватил, когда я это прочитала!

Бруну почесал в затылке и невольно рассмеялся: он всегда ценил чувство юмора, которое не уставала демонстрировать жизнь.

— Я не знаю, что мне делать, Бруну! — в отчаянии воскликнула Марта. — Мне кажется, моего сына опоили какой-то отравой, иначе, почему он непременно выискивает себе какое-то отребье? Мало этого! Он пишет что-то о новом центре Энрики и просит, чтобы мы содействовали её выступлениям! Но я не хочу! Не хочу ей помогать! Я не хочу иметь ничего общего с этим семейством! У меня жуткое предчувствие: стоит им приехать, и наша тайна будет открыта. Я заклинала Клару никому не говорить о девочке. И уверена, она сдержала клятву. Но когда они все приедут сюда, непременно кто-то обмолвится о дочке Сандры. Александр увидит её и всё поймёт! Кстати, на кого она похожа?

— Ты могла бы сама определить это, — задумчиво сказал Бруну. — Она очень славная, и, мне кажется, не слишком похожа на Сандру.

— Значит, на Александра! — нервно воскликнула Марта. — Я так и знала! Этого я и боялась! Он всё поймёт. Это будет ужасно!

— Знаешь, если он решил снова жениться, то ему уже глубоко наплевать, изменяла ему Сандра или нет, — уверенно сказал Бруну. — Мне кажется, тебе совершенно не о чем волноваться. Если уж Клементину согласился считать меня отцом, то ты можешь быть совершенно спокойна.

— Я не могу быть спокойной! Если правда выплывет наружу, я потеряю сына. Он мне этого никогда не простит. Он не поймёт, что я действую ради его же блага! Почему ты нарушил своё обещание, Бруну? Ты же собирался уехать далеко-далеко, а вместо этого поселился под Сан-Паулу! Мало этого! Ты сдружился со всем этим жутким семейством! Не погнушался даже отвратительным Аженором, от которого только и жди что гадостей! Я уверена, рано или поздно он устроит нам всем такое, что мы не будем знать, на каком мы свете!

Бруну хотел сказать, что пока он не знает, на каком он свете, благодаря усилиям Марты, но сдержался. Ему было искренне жаль её. Она находилась в состоянии постоянного волнения, страхов, маний. С некоторого времени она постоянно боролась за что-то, за кого-то, а значит, жила не любовью, а ненавистью.

Бруну и сам жил так когда-то, он понимал её, но вместе с тем понимал теперь и совсем другое: счастье зависит от спокойствия, с каким встречаешь удары судьбы.

— Давай подумаем вместе, — ласково начал он, — чего ты боишься? Чем грозит Александру малышка? По всем бумагам она официально стала моей дочерью. У твоего сына она может вызвать только неприязнь, напомнив о неблагополучии его прошлой семейной жизни. Он будет избегать меня и её. Вот и всё.

— Эта Шерли наверняка будет общаться со своими родственниками, а они рано или поздно проговорятся. Они же знают правду! Правда выплывет наружу, и мой сын возненавидит меня.

Марта прекрасно помнила, как ей было больно, когда Александр стоял горой за Сандру. Он был глух ко всем доводам разума. Она уже испытала, что значит ненависть собственного ребёнка, и не хотела, чтобы он её ненавидел. А на этот раз он мог сделать это с куда большим основанием, ведь она, Марта, вмешалась в его судьбу и решила всё по-своему.

— Раз ты боишься за свои отношения с сыном, скажи ему правду сейчас. Повинись перед ним и привези его ко мне.

— Никогда!

То, что предложил ей сейчас Бруно, было чудовищно. У неё не было сил признаться в собственном малодушии. Марта смотрела на Бруну с возмущением: как он смел предложить ей такое?!

— Когда мы с тобой договаривались о судьбе этой девочки, ты брал с меня клятву, что никто и никогда не узнает правды, что девочка навсегда останется твоей дочерью! Теперь ты готов отказаться от неё? — проговорила Марта с негодованием. — Да ты просто предатель!

— Я? Опомнись, Марта! Неужели ты не понимаешь, на какую жертву я иду ради... ради...

Бруну задумался: ради чего он готов с кровью оторвать кусок собственной души? Ради любви к Марте? Ради собственного спокойствия? Нет! Он делал это ради той, что стала ему дороже жизни, ради той, которая была его дочерью, — ради Анны-Марии! Сейчас он попробует объяснить это Марте, и Бруну начал говорить, с трудом подбирая слова, потому что волнение мешало ему.

— Когда я предложил тебе взять девочку, я больше думал о себе, чем о ней. Да, я был готов сделать для неё всё, но был готов на это потому, что моя жизнь была пуста, и я хотел её заполнить. Поэтому и схватил её, словно собака кость, и огрызался на каждого, кто готов был ко мне приблизиться. Я искренне хотел никогда больше никого из вас не видеть, чтобы сохранить для себя ребёнка. Потом мы стали жить вместе, и она стала моей радостью, светом в окошке, и я ревниво охранял её ото всех. Потом ко мне пришёл Клементину...