Агиналду Силва - Нежный яд. Признания.

Но на днях и Карлота преподнесла ему сюрприз.

- Я всерьез влюбилась в тебя, - вдруг сказала она ему. – Имей в виду, ты будешь принадлежать мне одной.

Он засмеялся и ласково погладил ее по щеке, словно бы говоря: оставь, дорогая, что за страсти в нашем-то возрасте. Разве не самое главное для нас покой?

Войдя в свой кабинет на фабрике, он был рад, что дорогой не встретил ни Карлоту, ни Лавинию.

Лавиния, очевидно, была занята своей столовой. Она пропадала там по целым дням, и, надо сказать, не без пользы. В помощницы себе она пригласила Матилди, которая прекрасно готовила. Помещение отремонтировали быстро, и рабочие были очень довольны тем, что в обеденный перерыв могут получить вкусное и качественное питание.

Валдомиру это тоже нравилось, но он старался не поддаваться своим эмоциям.

Он набрал номер, решив назначить встречу Ивану на завтра или послезавтра, но того не оказалось на месте.

Иван ушел из «Мармореала» пораньше, чтобы заехать за Марией-Антонией в магазин. Сегодня они должны были идти на прием к Элеонор. Она с Марселу вернулась из Европы и вечером хотела видеть всех у себя. Иван собирался забрать жену из магазина пораньше, чтобы она немного отдохнула, прежде чем они отправятся веселиться и слушать всевозможные необыкновенные истории, на которые был такой мастер Марселу.

Дверь в кабинет Марии-Антонии была приоткрыта, оттуда доносились голоса, и Иван невольно прислушался.

Мужской голос деловито рассказывал о его прегрешениях: поездках с Адрианой в мотель, скандале с Фортунату, последней драке с Адрианой. Очевидно, он показывал и фотографии, потому что последовало молчание и какое-то шуршание.

Иван не ошибся. Асфора, проявив фотографии, где Адриана с Иваном выглядели необыкновенно выразительно, позвонил Марии-Антонии и попросил разрешение приехать. Разрешение он получил и теперь красочно повествовал о полученных результатах.

Мария-Антония хоть и считала, что прекрасно ко всему подготовилась, невольно краснела и бледнела, узнавая подробности. Ложь всегда оскорбительна, а в соединении с изменой вдвойне.

Асфора, видя, как нехорошо стало молодой женщине, замолчал и участливо посмотрел на нее.

- Мне кажется, достаточно, - произнес он, поднимаясь.

- Да, достаточно, - согласилась Мария-Антония. – Для развода.

Услышав роковое слово, Иван побледнел. Он хотел ворваться в кабинет, умолять жену о прощении, но сообразил, что там сидит этот мерзавец, этот частный детектив… А если Мария-Антония поймет, что он подслушивал, то это будет еще хуже и уж никак не способствует примирению. Хорошо, что он задумал сделать ей сюрприз, что не предупреждал о том, что за ней заедет.

Иван торопливо вышел на улицу и направился в подземный гараж, где оставил машину. Сейчас он поедет домой, выпьет немного виски, успокоится, дождется жену и объяснится с ней.

Одна мысль о разводе приводила его в панический ужас. Все что угодно, но только не развод! Руки у него дрожали. Машина не заводилась. В ярости и отчаянии он замолотил кулаками по щитку. Он готов был разнести эту колымагу вдребезги, раз она тоже отказывалась ему повиноваться.

Иван выплеснул свой гнев, и ему стало легче.

- Пожалуй, я не в том состоянии, чтобы самому сесть за руль, - вполне разумно рассудил он. – Оставлю-ка я здесь машину и возьму такси.

Он торопился, потому что должен был приехать раньше Марии-Антонии и хоть немного подготовиться к решающему разговору. В несколько скачков он одолел лестницу подземного гаража, бегом перебежал улицу и услышал звон – выпали из кармана ключи от машины. Иван метнулся назад за ключами, и…

Асфора, выйдя из дверей магазина, увидел толпу, запрудившую улицу. Он не был бы частным детективом, если бы пропустил какое-нибудь происшествие.

- Пропустите! Пропустите! – властно говорил он направо и налево, пробираясь сквозь толпу.

А когда наконец пробрался, то увидел распростертое на асфальте тело своего подопечного – Иван лежал в луже крови. Ждали полицию и «скорую помощь». Асфора наклонился и понял, что Иван мертв.

И тогда он не спеша вновь пробрался через толпу, вновь открыл дверь магазина и вновь вошел в кабинет.

Мария-Антония яростно рвала оставленные ей фотографии. На скрип двери она обернулась.

- Что случилось? – спросила она, уже что-то предчувствуя.

- Вашего мужа сбила машина, - проговорил детектив. – Насмерть.

Мария-Антония, побледнев, откинулась на спинку стула, и Асфора поторопился дать ей воды. Он ждал истерики, слез, был готов вызвать врача.

Мария-Антония сидела и смотрела в окно. Оно выходило во дворик, увитый вьющимися розами, что радовали глаз своей пышной нарядной красотой. Смягчившееся к вечеру солнце ласкало их, ложась розовыми бликами на белую стену, по которой они вились. И над всей этой красотой синело безоблачное небо.

«Безоблачное», - произнесла про себя Мария-Антония.

А вслух очень спокойно сказала:

- Отвезите меня, пожалуйста, домой, - дружелюбно посмотрела на Асфору.

Он вежливо наклонил голову.

- Боже мой! Да ты стала совсем девчонкой! – Нана восхищенно всплеснула руками, заглядевшись на загорелую, похудевшую Элеонор.

Она пришла первой, так ей не терпелось повидать свою старинную приятельницу и наконец-то посекретничать.

Элеонор довольно улыбнулась. Она и впрямь чувствовала, что сбросила лет пятнадцать, не меньше. Став любимой, сделалась молодой, и была счастлива.

- Ты приносишь мне удачу! – то и дело повторял ей Марселу в Венеции.

И почему бы ей было в это не поверить, если поездка и в самом деле оказалась на редкость удачной? Элеонор поверила.

После чуда, которое случилось с Марселу, она готова была поверить всему.

Стоило ей произнести слово «чудо», как у нее перед глазами вставали благородных очертаний колонны белого мрамора, белый каменный пол и высокие окна, смотрящие на канал. В этом чудном старинном дворце они с Марселу и поселились. Издалека он казался игрушкой. Вблизи было видно, что игрушка порядком обветшала. По белоснежному мрамору разбежались темны трещины, превратив стены в таинственное панно, которое можно было рассматривать долго-долго. Помутнели зеркала. Часы в виде танцующих пастушков и пастушек неправильно показывали время. Истерлись ступени, ведущие к резным дверям, за которыми у порога плескалась зеленоватая вода и дожидалась черная лакированная гондола с красными сиденьями.

Среди этой усталой, подернутой патиной времени роскоши Марселу и отыскал картину Караваджо. Она лежала в объемистом кованом сундуке, который занимал почти всю маленькую комнатушку при спальне, торжественно именуемую гардеробной. Кроме этого сундука, ничего более подходящего для хранения одежды в ней не было.