Надежда Волгина - Секретарша

Он замолчал, а у Полины все никак не получалось справиться с дыханием и сердцебиением, что зашкалили от первой его фразы.

Так вот она какая — любовь? Ты до конца не осознаешь, что любишь, пока не становится почти что поздно. И тогда на этой тонкой грани тебя прорывает, и осознание накатывает настолько мощной волной, что нужно умудриться еще не захлебнуться в ней.

— Я тоже тебя люблю, — не осталась в долгу Полина. Она бы просто не смогла промолчать, поняв простую истину, потому что всегда говорила правду.

— И когда ты это поняла?

— Только что.

— Я раньше… И все это время сходил с ума, боялся потерять тебя.

Полина хотела ответить, что не потерял бы, но передумала. Все случилось именно так и тогда, когда и должно было случиться. Вмешалась сама судьба, уравновесив их шансы. Кто знает, как бы она отреагировала, признайся он ей раньше. Но он сделал это сейчас, когда она отчетливо поняла, что любит его.

Максим

— Здравствуйте, Антон Генрихович! — протянул Максим руку мужчине, что поднялся из-за стола для приветствия. — Извините за небольшое опоздание. Спешил как мог, но пробки… — крепко пожал он жилистую руку уже немолодого, но одетого с иголочки и даже франтоватого мужчины.

— Не страшно, дорогой мой! Я тут пока винца продегустировал, — кивнул он на широкий бокал с остатками бордовой жидкости. — Знают толк в вине в этом ресторане, должен вам сказать.

Максим не просто так для встречи выбрал самый дорогой, даже помпезный, ресторан. Про тонкого ценителя живописи ему Кирилл много рассказал интересного. Антон Генрихович не относился к ценителям красоты в простоте. Его интересовала красота исключительно в дорогой оправе.

— Заинтриговали вы меня, батенька, — первым заговорил Антон Генрихович, когда они сделали заказ. — Почему именно Стас Ковальски? Чем вас привлекают его работы?

Вопрос был задан прямо и конкретный, на который и отвечать следовало так же. А потому Максим сказал, глядя прямо в глаза собеседнику:

— Этот художник интересует меня по личным причинам, которые я не хотел бы сейчас озвучивать. А от вас я жду правдивой информации о нем. Так ли он талантлив, к примеру, на что намекают масштабы предстоящей выставки?

Настала очередь ценителя искусства думать, жуя зубочистку. Потом он медленно пил вино, смакуя каждый глоток и коварно поглядывая на Максима. Тот сидел и терпеливо ждал, когда же собеседник начнет говорить.

— Правду, значит, хотите? Ну что ж, вы ее получите, — решительно поставил Антон Генрихович бокал на стол и удобно облокотился на край стола. — Тенденция сейчас такова, голубчик, что картины пишут все кому не лень, малюют одним словом пачками, а пробиваются единицы. И вот Стас Ковальски один из пробивных везунчиков.

— Он настолько талантлив? — уточнил Максим.

— Он настолько пробивной, — скривился ценитель. — Без мыла влезет… ну вы меня поняли. Проныра, одним словом, у которого везде и все схвачено.

— А как же его картины?

— Откровенная мазня! — махнул рукой Антон Генрихович. — Мазня, какой кругом пруд пруди. Настоящие же жемчужины прячутся в своих раковинах на глубоком морском дне и ждут, когда отчаянный ныряльщик достанет их и явит свету. Скромность — украшение таланта. Но увы, в наше время, эта же скромность художнику только мешает.

Эк загнул! Можно было бы посмеяться, если бы ситуация не показалась Максиму настолько печальной, даже удручающей.

Но одно он для себя выяснил прямо сейчас, что Альфонс — бездарь, мнящая себя гением, а по сути идущая по головам более талантливых художников. Уже за это только он был благодарен собеседнику.

— И каковы перспективы выставки, которая совсем скоро состоится, где будут выставлены картины Стаса Ковальски?

— Да отличные перспективы! — допил ценитель залпом вино и поманил застывшего неподалеку официанта. — Повторите, дружок, уж больно по вкусу оно мне пришлось. Беда знаете в чем? — печально посмотрел он на Максима.

— В чем? — счел нужным вставить Макс.

— В том, что покупают полотна таких вот бездарей в точности такие лжеценители. Дизайнеры интерьеров, просто нувориши… Да мало ли таких. Площадей много, вот и завешивают стены мнимой красотой и дороговизной. Ковальски заработает на своей выставке кругленькую сумму, а чьи-то дома пополнятся его шедеврами в кавычках.

А вот это совсем не входило в планы Макса — дать ему заработать. В идеале, чтобы выставка этого Альфонса вообще провалилась.

— Такие вот Ковальски, — продолжал меж тем Антон Генрихович. Он уже заметно захмелел, и язык его на счастье Максима развязался. — Не бояться занимать большие деньги, чтобы вкладывать те в выставки. Они привлекают прессу, делают себе рекламу еще до выставки, а потом уже просто закрепляют успех. Народ идет и скупает их картины, просто потому что те скупают другие. Стадное чувство, батенька, беда всех мыслящих не совсем разумно. Ну и пухлые кошельки и желание потратиться на искусство. Только вот никакое это не искусство…

— Ну а помешать этому можно как-нибудь? — вынужден был перебить философа Максим. Боялся, если дать и дальше тому разглагольствовать вволю, то домой он попадет не скоро.

— Э-э-э!.. Да вы никак на него зуб точите! — погрозил ему пальцем с большим рубиновым перстнем ценитель. — Но меня это не касается, — тут же добавил. — Можно помешать, — после паузы продолжил, вмиг отрезвев.

— Поделитесь секретом? — усмехнулся Максим.

— Для этого вам понадобятся немалые деньги и огромная доля ответственности. Справитесь?

— Деньги у меня есть и ответственности не занимать, — пообещал Максим.

Полина

— Еду домой, — бодрым голосом сообщил Максим по телефону. — Уже ужасно соскучился.

Они расстались пару часов назад возле его дома, куда он подвез Полину, а сам отправился на какую-то встречу. В подробности ее не посвятил, сказал только, что встреча очень деловая. Вообще, последние несколько дней он почти каждый вечер с кем-то встречался. Надолго не задерживался, к ужину всегда возвращался. Выглядел соскучившимся и дико влюбленным. А еще ласковым, заботливым и самым лучшим.

И как она могла воспринимать этого мужчину когда-то как сварливого и вредного начальника?! Он совершенно не такой. Даже на работе. А уж когда затаскивает ее к себе в кабинет раз пять за рабочий день, и начинает целовать как одержимый, то Полина и вовсе забывает, каким он был когда-то, как вообще они общались полтора месяца назад.

Между собой они договорились, что три месяца, пока Галина Ивановна будет лечить свою ногу, Поля будет исполнять обязанности секретарши Максима. Но ни днем больше.

— Иначе я начну придаваться греху прямо на рабочем месте. Видеть тебя рядом и не сметь коснуться — это выше моих сил. Да и не могу я больше командовать тобой, хоть убей.