Светлана Оплачко - Камни в холодной воде

Возвращаясь в лагерь, Лия уже прокручивала в мыслях слова, которые она скажет Вадиму Борисовичу: «Вадим Борисович, давайте перенесем последний обход на десять. Птиц и так нет, хоть ходить не так темно будет». К тому, что Ильинский ей откажет, Лия была более чем готова — все предложения по изменениям Вадим Борисович воспринимал в штыки. И ещё обижался, когда новшество работало — к этому Лия тоже привыкла, иногда это даже забавляло.

Вспоминать веселые моменты с Ильинским — что может быть лучше?

Поглощённая приятными мыслями, Лия уже живо представляла себе шутливую перепалку с Вадимом Борисовичем. Поэтому она была очень удивлена, когда не нашла Ильинского в его домике — ни в маленькой, ни в большой комнатах его не было. Озадаченная внезапным исчезновением — Ильинский вечером выходил мало, Лия направилась в лабораторию орнитологии, но и там его не оказалось.

Вдруг она вспомнила, что волноваться не о чем — скорее всего, Ильинский отправился к Дружинину в новый домик — наступила ночь, а значит табу на употребление алкоголя снято. В окнах бревенчатого домика горел свет, а дверь была чуть приоткрыта — из щели высовывался край белой тюлевой занавески.

Лия быстро прошла по тропинке к домику и, легко взбежав по ступенькам невысокого крыльца, постучала в приоткрытую дверь.

— Да, да, — раздался из домика весёлый и, как показалось Лие, несколько суетливый голос Дружинина, — войдите.

— Вениамин Геннадьевич, — произнесла Лия, открывая дверь и подныривая под занавеску, — вы не видели Вадима Борисовича? А то я его не могу найти… — Лия хотела сказать ещё что-то, но слова застряли в горле.

Дружинин был в домике не один. В глубоком оранжевом кресле сидела, закинув ногу на ногу, Лиза. Её светлые русые волосы были собраны в хвост и переброшены через плечо. Она смотрела на Лию сквозь большие очки-стрекозы, и Лазарева легко читала в её глазах веселье и некий вызов, приправленный превосходством.

«Что за хрень?» — промелькнула у Лии мысль, когда она за несколько мгновений оценила обстановку в домике.

На маленьком столике расположились колбасная нарезка, переложенная сыром — дорогим и твердым. Запотевшая бутылка водки бросала мелкие отблески на апельсины и яблоки, красиво разложенные в фарфоровой тарелке. И Лия не сомневалась, что у Дружинина припасено ещё. В крайнем случае, Ильинский всегда может развести спирт. Словом, все было готово к масштабной пьянке.

«И блядству, — мрачно подумала Лия. — Впрочем, это дело Дружинина…»

Её сердце остановилось. Только сейчас она поняла, что это не посиделки для двоих. Для троих. И этим третьим будет Ильинский.

«Боги мои, — сердце словно сдавило железной рукой, выкручивая жилы и выжимая кровь, — пусть Ильинский посидит немного и уйдёт, а Дружинин развлекается со своей шалавой».

— Вадим Борисович вышел, — весело, всё с той же странной суетливостью, ответил Дружинин. — За ножом. — Как-то незаметно он оказался рядом с Лией, тесня её к выходу.

— Тогда пойду, поищу его, — с этими словами Лия шагнула назад и оказалась за занавеской. В голове у неё стоял шум от гулких ударов крови, напряжённо бежавшей по артериям.

Происходило что-то непривычное, и она это чувствовала.

Нужно было всё же найти Вадима Борисовича, поэтому Лия, взяв себя в руки, направилась к лаборатории орнитологии — своему домику по совместительству. Вдруг за время её отсутствия он успел прийти туда.

Едва показались ярко освещённые окна лаборатории, она сразу поняла, что Ильинский там — стоит, склонившись над журналом с ежедневными отчётами. Лия торопливо взбежала по крыльцу и, мгновенным взмахом руки отодвинув занавеску, оказалась в домике.

— Вадим Борисович, — быстро, как будто стараясь опередить что-то, проговорила она, — птиц нет. Давайте перенесём обход с половины одиннадцатого на десять? — Лия умоляюще посмотрела на Ильинского, желая отнюдь не ответа по работе. Только бы он посмотрел на неё, улыбнулся ей, что угодно, чтобы развеять терзающие её сомнения.

— Да, хорошо, — нетерпеливо бросил Ильинский, рассеяно перебирая пальцами страницы журнала.

Лия хотела было спросить у него, надолго ли он на посиделках у Дружинина, но не смогла произнести ни слова — в горле пересохло, а удары сердца оглушали. Тяжело дыша, чувствуя, как пылают щёки, Лия посмотрела в глаза Вадиму Борисовичу. Тот едва заметно встрепенулся и повернулся к ней, бросив на Лию быстрый взгляд, отчего по телу Лазаревой пробежал холодок.

Было в этом взгляде какое-то порочное веселье и исступленное желание. Лия никогда не видела у Ильинского таких горящих глаз, и от этого ей стало не по себе. Что такого произошло за те пятнадцать минут, что её не было? Что ему сказал Дружинин? Эти вопросы, словно стая испуганных птиц, кружили у неё в голове.

В этот момент послышалось шуршание травы — кто-то быстро шагал к домику. Не успела Лия открыть рот, чтобы спросить, кто там, как занавеска над входом приподнялась, и в лабораторию зашёл Эдик.

— Вот нож, Вадим Борисович, — чуть запыхавшись, произнёс он, проводя пальцами по чёрным волосам, — как вы и просили. — Он выжидающе посмотрел на Ильинского, который молча принял у Эдика нож и, даже не поблагодарив, вышел из лаборатории.

Сердце Лии пропустило удар. Ей показалось, что на самой границе слышимости раздался треск — это рушился, разлетаясь на миллионы осколков, её мир. А она стояла в этих медленно падающих осколках и не понимала — за что Ильинский так с ней?

Лие не хотелось кричать.

Хотелось только выскочить за Вадимом Борисовичем в ночь, догнать, схватить за руку, остановить, но Лия не сдвинулась с места.

Она не станет устраивать сцены. Да и повода, в сущности нет — лишь её неоправданные надежды и неоцененная забота.

Но…

Разве мало было ему того, что каждый раз, когда он приходил на кухню, его ждала полная тарелка вкусной еды и кружка прохладного терпкого чая? Разве противно ему было надевать чистые, только что выстиранные рубашки, которые Лия бережно и с любовью приносила ему, аккуратно сложив.

И хоть при любых проявлениях заботы он ворчал и вредничал, но глаза его при этом задорно блестели, а хитрый прищур и шуточки говорили Лие больше, чем любые слова.

И теперь все это хрупкое счастье, все отношения, которые пленяли её своей воздушностью, рассыпались в пыль, не оставив после себя даже смазанного серого следа — их пепел унесло ветром, бурей, что поднялась в душе Лии, лишь только Ильинский скрылся за домиком.

Пока она его видела, она ещё могла держаться, ещё была надежда на то, что он обернется, улыбнется, как улыбался обычно — несколько игриво и добро, и позовет её с собой. Лия знала, что поблагодарила бы и отказалась, но было бы выказано главное — уважение. А он просто взял и ушёл. Даже не позвал с собой, даже не попытался. И если бы его ждал один Дружинин, то ещё можно было бы понять, но то, что в кресле сидела Лиза, нельзя было ни понять, ни простить.