Александра Салиева - Чёрная орхидея

– Не надо, – перебиваю его. – И так всё это знаю.

Тут я немного лицемерю. В отношении того, что на самом деле понятия не имею, где все эти девушки и каким образом к их местонахождению причастен голубоглазый блондин. Но зато мне прекрасно известно другое: Маркус Грин – может, и социопат в какой-то мере, но точно не убийца. В отличие от той же меня. И это – моя личная аксиома. Я поверила в неё с первого дня нашего знакомства. И буду верить всегда. Что бы ни случилось. Как бы наивно и глупо то ни звучало.

– Маркус, – заговариваю вынужденно вновь, ведь, пока я предаюсь своим заоблачным размышлениям, брюнет просто-напросто молчит. – Отпусти.

Последующий его ответ я тоже уже знаю. Потому и улыбаюсь бестолково, позволив себе эту маленькую вольность, пока он не замечает.

– Не могу, цветочек. Не хочу, чтобы ты уходила, – оправдывает мои ожидания мужчина. – И не потому, что ты всё ещё должна мне как минимум миллион евро или исполнение обязательств по двум контрактам. Просто… Останься… Со мной. Я…

Мой личный яд, пропитанный соблазном.

– На пять лет? – интересуюсь встречно.

Разворачиваюсь и… пропадаю в бездонном омуте ультрамаринового взора. Ведь в нём бушует настоящий шторм. Больше нет никакого равнодушия и пустоты. Лишь то, в чём я с превеликим наслаждением утону и увязну. Как уже делала прежде. И сделаю ещё множество раз.

– На всю жизнь, цветочек.

Среди высоких стен светлого холла полно народа. Мне приходится обойти несколько человек, чтобы добраться до главного выхода из медицинского центра. Провожу в этом заведении несколько часов к ряду, начиная с самого утра. И единственное, чего действительно хочется, – оказаться снаружи как можно быстрее, поэтому, оказавшись на крыльце, на какое-то время я банально замираю. Прикрываю глаза, впитывая в себя иллюзорное ощущение свободы, и жадно вдыхаю морозный уличный воздух.

Зачем я сюда приходила?

Исполнить самый страшный грех из всех возможных, что прежде я ещё не совершала. Но я стараюсь больше не вспоминать об этом. Забыть, как страшный сон. И не концентрироваться на том, что будет, когда Маркус узнает… Маркус. Стоит подумать о мужчине, чья фамилия этим вечером должна стать и моей, как внутренности сдавливает спазмом. Нет, приступ мимолётной паники накрывает не потому, что моя фантазия и представление ближайшего будущего настолько яркие. Ещё до того момента, как открываю глаза, я уже знаю… Он стоит прямо передо мной. Взор цвета тёмный ультрамарин – слишком тяжелый и давящий, чтобы не почувствовать.

Англичанин стоит у края тротуара. Аккурат перед припаркованным мною автомобилем. Как и всегда, в безукоризненном строгом костюме. Без верхней одежды, хотя температура минусовая.

Впрочем, вряд ли ему холодно. Как и мне сейчас.

В подсознании настоящее адово пламя зарождается. Оно расходится за одно мгновение. В моём горле. В моих венах. В сердце. Душе. Повсюду.

Маркус смотрит неотрывно, пронзительно, будто насквозь видит. И мы оба знаем истинную причину происходящего. Иначе бы мужчины здесь просто-напросто не было.

– Ты сказала, что будешь на верфи, – первым заговаривает он, как только я набираюсь смелости подойти ближе. – Не сказала, что записалась на приём к акушеру. И другое мне тоже не сказала… – заканчивает бесцветным тоном.

Он безоговорочно прав. И я не вижу необходимости это отрицать.

– Не сказала, – повторяю за ним.

Я не собираюсь оправдываться. Да и не нужны ему мои оправдания. Маркус Грин – не из тех, кто будет их воспринимать. Он всегда делает выводы самостоятельно, невзирая на чужое мнение. Исходя из поступков. Не из слов.

– Промолчала, – тяжело выдыхает, в который раз подтверждая очевидное.

Брюнет брезгливо ухмыляется и устало морщится, а в его глазах поселяется обречённость. И что-то ещё… Не совсем понятное. Всего какую-то жалкую долю мгновения складывается впечатление, будто ему, и правда, по-настоящему больно в этот момент. Но потом я вспоминаю, что он сам в первые же сутки нашего знакомства велел вколоть мне противозачаточную инъекцию… Исходя из этого, с чего бы ему испытывать подобное?

Незапланированная беременность – всё равно, что нежеланная. И если я некоторое время ещё сомневалась в этом, то он… Нет, владелец медиаимперии международного масштаба никогда не сомневается в своих решениях. Как и в их последствиях.

– Маркус… – слетает с моих уст тихое.

Но не более того. И не потому, что мне больше нечего сказать.

В ультрамариновом взоре вспыхивает чистейшая неподконтрольная ярость. Всего лишь один-единственный едва уловимый жест – на моём горле смыкается чужая ладонь. Безжалостно сдавливает, не позволяя получить новую порцию кислорода или сказать что-либо ещё, а затем мужчина притягивает к себе ближе.

– Больше никогда не смей меня обманывать, цветочек, – шепчет он мне на ухо почти в просьбе. – Кивни, если усвоила, – на этот раз, пусть и тихое, но требование.

Безоговорочное подчинение при любых обстоятельствах – совершенно точно не про меня. Вот и первый порыв после содеянного Грином: врезать изо всех сил в ответ, да послать куда-подальше вместе со своими тиранскими замашками, разбавленными комплексом бога. Но после… Я ведь действительно виновата. Как минимум потому, что солгала, не поставила его в известность о том, что собираюсь сделать этим утром. Вот и киваю послушно в итоге.

И пары секунд не проходит, как моя шея свободна от захвата, а возможность дышать возвращается. Теоретически. Потому что на практике мне всё равно не удаётся втянуть в лёгкие новую порцию кислорода. Я словно в непроницаемом вакууме оказываюсь. Да и вообще не шевелюсь, в полнейшем оцепенении наблюдая, как ультрамариновый взор находящегося поблизости затягивает ледяная пелена тотального равнодушия.

Это ранит намного больнее былого приступа гнева.

– У нас свадьба через четыре с половиной часа, – ничего не выражающим тоном проговаривает англичанин, аккуратно беря за руку.

Он утягивает меня за собой по направлению к расположившемуся неподалёку внедорожнику. Водитель предусмотрительно открывает заднюю пассажирскую дверцу для нас обоих. Маркус вежливо дожидается момента, пока я расположусь в салоне первой и только после этого садится рядом. Так и не произносит больше ни слова, бесцельно наблюдая за начинающим мелькать пейзажем с той стороны стекла. Молчит вплоть до самого поместья. Впрочем, и там мужчина заговаривает в силу необходимости. Да и то не со мной.

Территория вокруг статной двухэтажной резиденции освещена множеством фонариков. Их развесили по всему периметру ещё вчера. Начинает темнеть, и лиловый свет постепенно наполняет атмосферу бликами особого ореола сказочности. Церемония будет проведена с другой стороны дома, внутри оранжереи, но распорядитель торжества решает, что необходимо украсить каждый уголок поместья, именно поэтому фронтоны, колоннады и карнизы здания утопают в белых лентах и живых цветочных венках.