Элли Кеннеди - Цель

– Вот так! – Вдруг заявляет Ария. – Помните: интерпретация!

Я поднимаю взгляд от своего холста как раз в тот момент, когда она подхватывает рисунок Фитци с мольберта. Огромный парень протестующе ворчит, но она не обращает внимания и показывает потрясающую картину.

Моя челюсть падает на пол, когда я вижу, что нарисовал друг Такера. Это Спектр, точнее, его боевая версия, в шлеме и со щитом. Вместо столь много обсуждаемого пениса Фитци детально нарисовал меч, торчащий из паха парня. Меч, достойный «Игры престолов».

– Чувак , – восклицает явно впечатленный Такер.

– Это потрясающе! – Карин смотрит на своего партнера широко раскрытыми глазами.

Он пожимает плечами.

– Ничего особенного.

Его скромность заставляет меня улыбнуться. Я улыбаюсь еще шире, когда Ария отдает ему холст, но затем умоляет не забирать его с собой.

Мы возвращаемся к своим рисункам, перешучиваясь и потягивая вино. Время от времени Такер склоняется к пожилому джентльмену, сидящему рядом, и помогает ему.

– Нет, чувак, нужно, чтобы тени были тут , – советует он. – Представь, что свет падает на его руку отсюда, создавая тень вот здесь.

Старик громко кряхтит.

– Это все пустая трата времени.

– Хирам! – рявкает его жена.

– Что? Это правда, – отвечает от раздраженным тоном, затем угрюмо смотрит на нас с Такером, – прийти сюда было ее идеей.

– Потому что я думала, что тебе понравится, – протестует седая женщина. – Ты всегда говорил мне, как завидуешь моему умению рисовать.

Паре, кажется, далеко за шестьдесят или, может, даже за семьдесят. Никогда не могла определять возраст на глаз. Кроме того, люди в возрасте сейчас выглядят так молодо. Бабушку можно принять за мою старшую сестру.

– Прости, Дорис, но я так и не научился рисовать голых людей, пока в меня стреляли во Вьетнаме!

Дорис швыряет свою кисть на стол.

– Мы уже говорили об этом! Доктор Филипс сказал, тебе больше нельзя говорить о Вьетнаме, чтобы не разрушать наши отношения.

– Это был самый сложный момент моей жизни, – упрямо продолжает он.

– Думаешь, мне было легко? – с вызовом отвечает она. – Оставаться дома и растить двух младенцев, пока ты отсутствовал, охотясь на вьетнамцев.

– Ты подтирала задницы! – Пронзительно кричит он в запале. – А я убивал людей!

Я закусываю губу, чтобы не рассмеяться, хотя это и не особо смешной диалог. Может, вино уже ударило в голову.

– Стойте, стойте, – успокаивающе говорит Такер. – Хирам, чувак, у тебя шикарная жена, и она, очевидно, предана тебе. И, Дорис, твой муж дрался за эту страну, чтобы защитить тебя и твоих детей… Подумай, как он должен был любить тебя, чтобы пойти на это. Так что давайте не будем ссориться, а? Почему бы не сконцентрироваться на рисовании этого славного парня и не отдать должное его причиндалам?

Фитци по другую сторону от Карин фыркает.

То же делает и Хирам, обращаясь к жене хриплым голосом:

– Прости, Дорри. Ты права… это была неплохая идея.

– А ты отважно сражался на войне, – великодушно отвечает она.

Хирам склоняется и похлопывает Такера по плечу.

– Ладно. Покажи мне этот фокус с тенью.

Мое сердце тает, когда я вижу, как Такер помогает старику. На щеках Дорис между тем горит красивый румянец – возможно, она вспоминает, как Такер назвал ее шикарной.

– Ты мне нравишься, парень, – говорит Хирам Такеру.

Да. Он мне тоже нравится.

Мы чувствуем себя глупо и навеселе, когда выходим из бара с завернутыми холстами в подмышке. Ну, кроме Фитци: наша наставница уговорила его оставить свой шедевр, чтобы показывать его на будущих уроках.

Воздух снаружи ледяной, но это не мешает Хираму сказать:

– Я видел кафе-мороженое дальше по дороге. Давайте проверим, открыто ли оно.

Наше двойное свидание превратилось в тройное, и мы неожиданно направляемся за мороженым со старым ветераном войны и его милой женой.

Я держу Сабрину за руку, пока мы идем по тротуару. Сегодняшняя ночь оказалась на удивление веселой. Я бы занялся миллионом других – более грязных и интересных – вещей, чем урок рисования, но мне и правда понравилось. Даже Фитци сегодня смеялся чаще, чем когда-либо на моей памяти.

Кафе-мороженое уже закрывается, когда мы подходим, но парень, который уже собирался запирать дверь, сжаливается над нами и открывает кассу. Рассыпаясь в благодарностях, мы заказываем вафельные конусы, а затем отправляемся назад, к парковке у бара.

Теперь, когда они больше не грызутся, Хирам и Дорис делятся с нами рассказами о сорока шести годах совместной жизни. У них были довольно сложные моменты в жизни, но меня больше интересуют счастливые воспоминания.

Сорок шесть лет. Кажется совершенно нереальным, что можно находиться рядом с кем-то так долго. Я совсем чокнулся, если тоже этого хочу?

Сабрина, кажется, тоже очарована их историями, так что, когда старая пара забирается в свою маленькую машину и уезжает, она выглядит искренне расстроенной их уходом.

– Мы доедим мороженое в моей машине, – объявляет Карин, и по тому, как лукаво она улыбается, хватая Фитци за руку и утаскивая его к голубому хетчбэку, припаркованному на другой стороне, все становится понятно.

Он бросает взгляд через плечо и ухмыляется мне.

– Они точно переспят, – говорит Сабрина.

– Ага.

Я тащу ее к своей машине. Как только мы усаживаемся на передних сиденьях, я завожу мотор и включаю обогрев. Мороженое, вероятно, было плохой идеей: Сабрина явно дрожит, пока мы ждем, когда грузовичок прогреется.

– Итак, – говорю я.

– Итак.

– Это было весело.

– Ты про то, когда парень в футболке Red Sox нарисовал муравьев на лобке? Или когда Хирам и Дорис рассказывали, каково было пережить моду на увеличение груди в восьмидесятых?

– Последнее. Особенно когда она сказала, что подумывала о том, чтобы «сделать себе сиськи».

– О боже. Это был шок!

Сабрина так близко от меня. Звук ее звонкого смеха поднимает волну тепла в груди.

Проклятие. Мне очень нравится эта девушка. Она… невероятная. И вовсе не Снежная Королева, как утверждает Дин. Она умная, и забавная, и интересная, и…

И я, вероятно, влюбился.

Мой смех прерывается.

– Что не так? – тут же спрашивает Сабрина.

– Ничего, – вру я. Не говорить же ей, о чем я думаю, тем более что, уверен, она не захочет это слышать.

Боюсь представить, что она скажет, если я признаюсь, что влюбился. Мы трахались дважды, и ни один из этих двух раз не был свиданием. Конечно, слишком рано говорить слово на букву «Л».

– Ты уверен? – Ее голос звучит озабоченно. – У тебя очень глубокая морщинка прямо… тут. – Она двумя пальцами разглаживает мой лоб.

– Да, все в порядке. – Я двигаюсь и наклоняюсь к ней. – Я отлично провожу время.