Кристал Сазерленд - Наши химические сердца

ГЕНРИ:

Да, наверное, нужно было ее поддержать… Например, иногда говорить, какая она молодец, что преследует грязнокровок… Если мне еще раз приснится этот сон, обещаю больше интересоваться ее увлечениями: убийством мальчиков, одержимостью Темным Лордом. Может, даже займемся этим вместе. Вместе убиваем – вместе отдыхаем.

ГРЕЙС:

Желаю вам всего наилучшего. Также хочу сказать (только не кидайся помидорами), что не читала «Гарри Поттера». Поэтому понятия не имею, о чем ты говоришь последние пять минут.

ГЕНРИ:

ЧТО-О-О? КАК ЭТО МОЖЕТ БЫТЬ?

ГРЕЙС:

Ага.

ГЕНРИ:

А чем ты вообще в детстве занималась? Твои родители нацисты, что ли?

ГРЕЙС:

Не совсем. Мне просто никогда не нравилось фэнтези. «Звезда Смерти» и «AT-AT» мне как-то ближе волшебных палочек и мантий.

ГЕНРИ:

Я просто… даже не знаю, как к тебе теперь относиться.

ГРЕЙС:

«Гарри Поттер» – причина для развода?

ГЕНРИ:

Перед каждым из нас стоит выбор: легкий путь или правильный путь. Прочесть «Гарри Поттера» – правильный путь.

ГРЕЙС:

Это цитата, да? Чья? Этого Дамблдуда или как его?

ГЕНРИ:

Как смеешь ты стоять, где стоял он?!

ГРЕЙС:

Так, теперь я вообще ничего не понимаю.

Я дома! Доехала за рекордно короткое время!

ГЕНРИ:

Рад за тебя. Пойду спать. Хотел послать тебе очень романтичную гифку из «Телеведущего-2», но это еще нужно заслужить, а ты потеряла немало очков своим оскорбительным заявлением, что не читала «Гарри Поттера».

ГРЕЙС:

Великолепно. Спасибо за кино! Увидимся завтра.

ГЕНРИ:

Спокойной ночи.

ПРОСНУВШИСЬ УТРОМ, я первым делом написал ей.

ГЕНРИ:

Хочешь поужинать вместе, Таун? Хочу поразить тебя своим кулинарным талантом.

ГРЕЙС:

Пейдж, я, может, и разрешу тебе приготовить мне ужин, но никто не делает это лучше моей мамочки.

(Если не понял, это значит «да».)

(Моя мать не умеет готовить.)

ГЕНРИ:

Супер. Увидимся в школе.

Я подумал, не добавить ли в конце «целую», но не был уверен, что мы уже перешли на этот уровень отношений. И мысль о том, что она не напишет «целую» в ответ, отбила всякое желание писать это, поэтому я ничего не добавил. Потом я снова лег и дремал, пока мама не закричала: «Генри, ты жив?» и мне не пришлось вытаскивать себя из уютной кровати и без всякого энтузиазма одеваться в школу.

Наверху предки занимались обычными утренними делами: мама в светло-голубом костюме с заколотыми в прическу светлыми кудрями готовилась идти в галерею, а папа в очках в черной оправе, сдвинутых на самый кончик носа, кутался в нелепый пушистый белый халат. Они сидели в разных концах стола, как можно дальше друг от друга, и читали новости, каждый на своем айпаде.

– Мам, пап, у меня новость, – объявил я.

Папа оторвался от заметки про кого-то из Кардашьян.

– Ты записался в армию? Ты в каком веке вообще живешь?

– Хм, ладно, напишу об этом в «Твиттере». Так будет лучше?

– О боже, нет, давай обратно в двадцатый век, – сказала мама.

– Что за новость, дружище? – спросил папа.

– Можно я сегодня ужин приготовлю?

– Ты же ничего, кроме мини-пицц, готовить не умеешь, – заметила мама.

– Ага. Вот и приготовлю для всех мини-пиццы, только купите все, что нужно. А еще, – я откашлялся, – к нам придет девочка.

– Будете вместе делать доклад? – поинтересовалась мама.

– Это твой репетитор? – спросил папа.

– Хочешь ей что-то продать?

– Заманил ее хитростью?

– Она думает, что мы миллионеры?

– Ты ее шантажируешь?

– Она сидит на героине, да?

Я закатил глаза.

– Ха-ха-ха, очень смешно.

– Но смешно же, правда? – сказала мама, и папа закивал.

(Помните, я говорил, что мои предки классные? Беру свои слова обратно.)

– Так что за девочка? – спросил папа.

– Ее зовут Грейс. Мы… э-э-э… вместе работаем в газете.

– Ох, Генри. Никогда не слышал поговорку «Кто ест и гадит в одном месте, тот дурак»?

– Джастин, это отвратительно, – сказала мама.

– Нигде я не гажу, – ответил я.

– Что ж, – продолжал папа, – раньше я бы сказал «никакого секса, наркотиков и рок-н-ролла под нашей крышей», но в этом доме жила твоя сестра, и я на девяносто девять процентов уверен, что все это здесь уже было.

– Кстати, на днях нашел в пасти у лося какой-то белый порошок, – заметил я, потирая подбородок.

– Вот и я о том же, – кивнул папа.

Мама встала, взяла тарелку и по пути к раковине поцеловала меня в макушку.

– Мы купим все для пиццы. Можешь приготовить ужин. И я все равно скажу «никакого секса, наркотиков и рок-н-ролла под нашей крышей», даже если твой отец считает это лишним.

Я похлопал ее по спине:

– Когда решу понюхать кокаин со спины проститутки под Led Zeppelin, меня это не остановит, но теперь я предупрежден.

Она покачала головой:

– Иногда смотрю на вас, дети, и думаю: в какой момент все пошло не так?

Когда мы с Грейс вошли, мама с папой разбирали пакеты из супермаркета. При этом оба были в костюмах из «Стар Трека». Даже вулканские уши нацепили.

– О нет, – сказал я, увидев их. – Боже, только не это.

День вообще выдался странный. После школы я, как обычно, пошел провожать Грейс, но, когда мы свернули на ее улицу, она затаила дыхание и вдруг положила ладонь мне на грудь. До ее дома оставалось несколько десятков метров, но Грейс почувствовала возмущение в Силе. На дорожке у ее дома рядом с «хендай» стоял маленький трехцветный автомобиль.

– Стой здесь, – прошептала она.

– Чья это машина? – спросил я.

– Стой здесь, если не хочешь идти домой пешком.

Звучало почти как «стой здесь, если хочешь жить».

Я сел у водосточного желоба, а Грейс резво заковыляла по улице и скрылась в своем унылом сером доме. Ее не было, наверное, минут сорок пять, и я уже хотел звонить в полицию или идти домой, но тут из дома вышла женщина с пергидрольными волосами и почесала к машине. Она так сердито и поспешно дала задний ход, что сбила мусорный бак у дома напротив, а когда разогналась, из-под шин пошел пар.

– Это была твоя мама? – спросил я, когда через десять минут Грейс вышла с ключами.

Она стиснула зубы, губы превратились в тонкую линию.

– Нет. Да. Неважно.

– Ты на нее похожа.

– Я похожа на сорокапятилетнюю алкоголичку, которая иногда балуется наркотиками?

– О господи, Грейс, я не…

– Да знаю я, что ты не знал. Все в порядке. Езжай.

– Ты с папой живешь?

Грейс молчала.

– Я ничего о тебе не знаю, и ты даже не отвечаешь, когда я спрашиваю.

– Ты знаешь, какая у меня любимая песня и какой любимый цвет.

– Мы не в детском саду. Я хочу знать реальные вещи. И плохое в том числе.