Кристал Сазерленд - Наши химические сердца

Я вспомнил Тайлера Дердена и его слова: «Как можно утверждать, что хорошо себя знаешь, пока не побывал в драке?». Как можно утверждать, что хорошо себя знаешь, если тебе никогда никто не нравился? Я никогда не чувствовал себя таким растерянным. Чье это тело? Чей мозг в моей голове? Как я могу быть мной, жить в своем теле и не иметь представления о том, какой я на самом деле?

Мы с Грейс пришли на фестиваль попробовать разной еды, но Линдону и его друзьям было больше двадцати одного года, и они купили нам сидра и глинтвейна на наши деньги. Потом мы вместе сели под деревом. Парк, освещенный сотнями гирлянд, постепенно стал расплываться перед глазами: алкоголь ударил в голову. Мы накупили еды в разных палатках и перепробовали все по очереди: кисло-острый суп из шатра с тайской кухней, неизвестное мясо в медовой глазури из китайского шатра с красными фонариками, прозрачные рисовые блинчики в густом сладком соусе от вьетнамцев.

В девять вечера папа прислал сообщение, что он здесь. К тому моменту я объелся, мои веки отяжелели.

Мы лежали на траве, и я сел, взглянул на мерцающие гирлянды над головой и посмотрел на Грейс. В золотистом свете она была необыкновенно красива. Я чувствовал, что Линдон смотрит на нас, поэтому попрощался как можно более нейтрально, хотя обычно на прощание мы целовались. Я даже назвал ее «дружище».

– Мне пора на боковую, дружище. До завтра, – сказал я, простился с остальными и побрел в толпу, сунув руки в карманы.

Я оглянулся всего раз. Грейс глядела мне вслед. Я думал, она отвернется, но она продолжала смотреть, и я не знал, что это значит. Ее кузен сидел рядом, а мы договорились, что никто не должен знать о наших отношениях (хотя я не был уверен, можно ли назвать это отношениями). Я боялся, что, если вернусь и поцелую ее, чего мне очень хотелось, это будет неправильно и она разозлится. Поэтому я отвернулся, пошел дальше и растворился в толпе, не сомневаясь, что, будь на моем месте Чесли Салленбергер, он бы подбежал к ней, закружил и поцеловал. А я – жалкий, ревнивый трус.

По пути домой в машине папа рассказывал, как прошел его день, а я пытался не выдать, что пьян. И тут зажужжал телефон.

ГРЕЙС:

Попрощались не очень.

Не передумал идти в кино?

ГЕНРИ:

Я не знал, можно ли целовать тебя перед кузеном, запаниковал и сбежал. Думал, вдруг нам все еще нельзя светиться. Так что прости. Кино в силе. В четверг, в 19.30. Кинотеатр рядом с моим домом. После школы можем зайти ко мне, поужинать, потом пойти.

ГРЕЙС:

Отлично. А я и сама не знаю, что у нас и как.

ГЕНРИ:

Мы безнадежны, что я, что ты. Как только Хинку пришло в голову поручить нам ответственные должности?

Во вторник я проснулся оттого, что Грейс позвонила в шесть утра.

– Что случилось? Ты в порядке? – Я вскочил, стоило лишь увидеть ее имя на экране.

И это был знак, я должен был понять, как сильно за нее волнуюсь, ведь я понимал, что она в депрессии и у нее нет тормозов. В моей голове постоянно звучал голос, опасающийся, что горе возьмет над ней верх. Не то чтобы я боялся, что она причинит себе вред, нет. Скорее, мне казалось, что она может взять и исчезнуть нарочно, а ее атомы просто разлетятся по ветру.

– Да расслабься ты. Просто не спится. У тебя сегодня что-то важное в школе есть?

Вообще-то, мне надо было сдать сочинение по английскому (которое я так и не дописал, будь проклята моя жизнь), предстояло собрание в редакции с Хинком, да и Хотчкисс уже неделю интересовался, как там мое задание. Но все это казалось менее важным, чем возможность провести время с Грейс, поэтому я соврал и ответил «нет».

– Хорошо. Я перед твоим домом. Выходи, будет приключение.

– Ты здесь?

В окно подвала постучали. Грейс сидела на корточках по ту сторону грязного стекла. Она выглядела уставшей, и одежда на ней была та же, что и вчера.

Через час мама пришла меня будить, и я притворился больным, пока Грейс пряталась под моей кроватью. Когда родительница ушла на работу, я сдался папе и стал умолять его разрешить мне провести день с Грейс, хотя прекрасно знал, что он настучит маме при малейшей возможности. Он неохотно согласился, при условии, что ему будет позволено весь день играть в моей комнате в приставку. О чем я не должен сообщать никому.

Я был потрясен, увидев машину Грейс на обычном месте у дома.

– Ты приехала на машине? – спросил я.

– Сюрприз.

– Впервые после…

– Ага. Не знаю, почему. Проснулась среди ночи и решила: пора. Если не начну ездить, совсем забуду, как водить, и тогда меня точно не возьмут в «Форсаж 11».

Я улыбнулся, и она добавила:

– Генри. Не смотри на меня так.

– Как?

– Как будто у тебя на глазах формируется золотая трещина, – сказала она, но не обвиняюще, а по-доброму. – Я все еще не чашка.

– Не чашка. Запомнил.

Мы поехали на север, выехали из города и больше часа неслись по национальному парку, замедляясь в местах с особенно красивым видом, но не останавливаясь. Здесь, на побережье, не верилось, что сейчас осень. Из-за леса виднелись белесые отрезки пляжа, и хотя большинство деревьев стояли голые, здесь было много и вечнозеленых, пальм и кустарников. Несмотря на холод, мы открыли окна, и лицо у меня онемело, а в ушах звенело от скорости.

В конце концов берег скрылся за лесом, все еще разноцветным, как шкатулка с драгоценностями, несмотря на приближающиеся холода. Нам все чаще попадались дорожные знаки с надписью «сбавьте скорость» и «впереди сложный участок», но Грейс их игнорировала. Мало того, она так громко врубила музыку, что не услышала бы меня, даже если бы я закричал, а потом поехала еще быстрее. На каждом крутом повороте я вцеплялся в кресло так, что белели костяшки, иначе меня просто подбрасывало бы на сиденье. Грейс тормозила, ускорялась, шины дымились, нас заносило на каждом повороте. И вместо того, чтобы подготовиться к следующему и снизить скорость, перед самым поворотом она ехала быстрее.

Я держался что есть сил и молился богам, в которых не верил, чтобы те не дали мне сегодня умереть. Только не так. Не как он. В голове прокручивались кадры с мест аварий. Я слышал невыносимый треск врезающейся в дерево машины и видел, как она сминается гармошкой, как бумажный веер. Тело – мое тело – выбрасывало через ветровое стекло, как тряпичную куклу с кровью и костями. Кожа сдиралась об асфальт. Ноги и руки ломались с хрустом, и осколки костей протыкали кожу.

Грейс водила прилично, если забыть о полном пренебрежении безопасностью. Я видел, что у нее все под контролем, но на такой скорости у нее почти не было времени отреагировать. Животное на дороге, гиперкоррекция, выбоина – любая мелочь могла нас сгубить. И голос в моей голове не замолкал – тот самый, что снова и снова твердил: она в опасности.