Кристал Сазерленд - Наши химические сердца

Я представил, что скажут знакомые, когда мы поменяем статусы в «Фейсбуке». Не то чтобы это было для меня так важно, нет. Но помечтать-то можно. Те, кто знал о нас с самого начала, будут писать комментарии типа «ну наконец-то» и «чувак, что она в тебе нашла?». Кто не догадывался, что у нас что-то намечается, будут в шоке. «Что?!» – предвкушал я комментарии от своих знакомых, а от друзей Грейс, которые меня не знали, – «Очень рад за тебя, Грейс. Здорово, что ты нашла хорошего парня».

Я уже не помню, зачем, но мы лежали обнявшись и молча читали страницу Мэттью Бродерика в Википедии на моем айфоне. Я теребил прядь ее волос и поражался, как она когда-то могла казаться мне не офигительно красивой. В первый день, когда я ее увидел – как только она вошла в класс актерского мастерства, – она выглядела будто после долгого перелета на другой край Земли. После многочасовых перелетов люди выглядят не просто уставшими и непричесанными – они как будто каждой клеткой своего тела все еще находятся там, в пункте вылета. Теперь атомы Грейс наконец настроились на другую частоту, и я был рад.

Стоило вспомнить о ее атомах, как я начал думать о ее коже, а потом и о том, как она выглядит без одежды. Это придало мне смелости. Я медленно проговорил:

– Так вот, насчет нас…

Перемена в Грейс была внезапной и очень ощутимой. Она отпрянула и убрала голову с моего плеча. Прекратила читать про Мэттью Бродерика. Улыбка стерлась с ее лица. И я думал: о черт, черт, черт, только не это опять. Неужели я опять ошибся?

– Угу, – буркнула она.

Она ведь понимала, почему она здесь? Или нет? Знала, что мне нужно. С самого начала знала все о моих чувствах. Как она могла так быстро превратиться в ледышку?

– Мне просто хочется знать, что у нас с тобой.

– Даже не знаю, что ответить.

– В прошлый раз ты сказала, что перестанешь ходить на кладбище.

– Правда?

– Да. На Хеллоуин. Правда, ты была пьяна.

– Прости. Когда я пьяная, в голову вечно лезет всякая глупость. Не надо было так говорить.

– Значит… ты так и будешь туда ходить?

– Генри.

– Поверь, мне тоже не хочется это обсуждать.

– Я все еще чувствую его. Он у меня под кожей. Во сне я чувствую его теплое прикосновение.

– Я не прошу тебя о нем забыть.

– Тогда что тебе нужно? Я и так делаю все, что могу.

– Я хочу ответить «да», если кто-то спросит, встречаемся ли мы. Не хочу скрываться от своих друзей. Хочу, чтобы все знали, что мы вместе. Хочу держать тебя за руку и целовать при всех и не волноваться, что нас кто-то увидит. Хочу, чтобы все это стало реальным.

Грейс ничего не ответила, она просто смотрела в потолок. И тогда я спросил:

– А ты чего хочешь?

– Возможно… – Она надолго замолчала и несколько раз вздохнула. Ее глаза метались из стороны в сторону; она пыталась подобрать слова. – Возможно, не стоит спешить? Все произошло так быстро. Если мы немного притормозим, это не будет казаться ошибкой.

– По-твоему, я – ошибка?

– Я не то хотела сказать. Я просто… не готова стать прежней. Мне пока не лучше.

– Мне все равно. Я хочу тебя такой, какая ты сейчас.

– Нет, не хочешь. Тебе нужна она. Ты встречаешься со мной в надежде, что в один прекрасный день я стану прежней. Ты влюбился в мечту, а не в настоящего человека, и меня убивает, когда я вижу, что ты смотришь на меня и видишь кого-то другого.

– Ерунда это все.

– Ерунда? Ты правда так считаешь?

– Боже, это невыносимо. Это просто невозможно. Мне нужна ты, Грейс Таун! С самого начала мне нужна была только ты.

Я притянул ее к себе, она села на меня, наклонилась и поцеловала. Когда она так меня целовала, я не сомневался, что она меня любит, хоть в глубине души знал, что не любит и, наверное, никогда не полюбит. Я открыл глаза и смотрел на нее, как делал иногда, чтобы убедиться, что поцелуй мне не снится. Грейс отстранилась все еще с закрытыми глазами и едва заметной улыбкой. Я только потом понял, что она целовала не меня – она никогда меня не целовала, по крайней мере, в своих мыслях.

Наверное, мы оба влюбились в мечту.

Грейс медленно открыла глаза и увидела, что я на нее смотрю. Вид у нее тут же стал растерянный, как будто она и впрямь забыла, что целовала не Дома. А потом помрачнела, слезла с меня и встала с кровати.

– Пойду я, наверное, – сказала она и закинула рюкзак на плечо, не глядя в мою сторону.

– Мы же хотели позаниматься.

– Да мне все равно не светят даже тройки.

– А ужин?

– Я не голодна. Потом поговорим.

Я не попрощался.

Полчаса я терпел кислотный сгусток в груди, медленно разъедавший мои внутренности, а потом встал и поплелся в душ. Встал под струю горячей воды и попытался набрать пригоршню и умыться, но вода просачивалась сквозь пальцы, и это казалось очень символичным. Мне было очень больно, потому что я знал, что теряю ее, знал это на сто процентов. А главное – ничего нельзя было исправить.

Людей не починить золотой склейкой.

Я прижался лбом к прохладной белой плитке душевой кабины. Голова гудела, и казалось, я вот-вот заплачу, но глаза были сухими. «Та самая девушка, но не в то время», – подумал я, одновременно понимая, что заблуждаюсь, потому что Грейс не была той самой девушкой и никогда бы ею не стала. Но, черт, как же мне хотелось быть с ней. Я так нуждался в ней. При мысли о том, что я ее теряю, болела каждая клетка, и я вдруг понял, каким был козлом, когда осуждал своих друзей за их слабость после любовного фиаско. Неужели Мюррей чувствовал то же самое все время из-за Шугар Ганди? Видимо, она тоже проникла ему под кожу, ошпарив больнее кипятка.

Должен же быть какой-то способ заставить ее полюбить меня.

Я вдруг открыл глаза: на меня снизошло озарение, которое может прийти лишь после долгого горячего душа. Я быстро выключил воду, обернул полотенцем раскрасневшийся зад и, оставляя за собой лужицы, спустился в свою берлогу, опасаясь, что не найду ее. Но она была там, лежала в нижнем ящике стола, как будто специально для нее предназначенном.

Пишущая машинка цвета утиного яйца, ручная «Оливетти Леттера 32». На такой же модели писал Кормак Маккарти. Три года назад, прочитав «Дорогу» и решив, что романы, написанные на машинке, определенно лучше напечатанных на компе (но, конечно, ни в какое сравнение не идут с написанными от руки), я купил ее на eBay за тридцать пять баксов. Правда, до сих пор из-под ее клавиш не вышло ни одного моего шедевра, кроме листа, с двух сторон исписанного фразой «Мешай дело с бездельем – проживешь век с весельем [22] В оригинале: All work and no play makes Henry a dull boy. Эту фразу без конца печатал на машинке герой романа Стивена Кинга «Сияние», когда сошел с ума. ». После этого машинка стояла на столе полгода бок о бок с умирающим аймаком, но каждый раз, когда я бросал взгляд на это соседство, мне становилось ужасно стыдно, что не пишу, и в конце концов я убрал машинку в нижний ящик стола и забыл про нее.