Яна Перепечина - А я смогу… [litres]

По тому, как вскинул голову их верный друг с институтских ещё времён Серый Фима или просто Сима, всем троим сразу стало всё понятно. И он тоже всё понял в один миг. Понял и не стал отнекиваться, а ухмыльнулся недобро:

– За дело.

– Сим, какое такое дело может перевесить пятнадцать лет дружбы? – Павел будто сразу постарел и с тоской смотрел на друга. – Ясень же всегда первым на помощь мчался. Ты ж его знаешь, он последнее друзьям отдаст, о себе не подумает, а ради друзей в лепёшку расшибётся… А ты его… Мотоциклом давить… За что?

– Паш, если бы ты знал, как вы мне надоели! – просто, буднично, будто о плохой погоде, сказал Влад.

– Владик, ты что? – в ужасе шепнула Ольга. – Чем они тебе надоели? Они же лучшие друзья на свете!

– Вот этим и надоели! Тем, что лучшие, безупречные. Как с первого курса пошло, так уже пятнадцать лет никак не закончится. Чуть что, сразу Ясенев и Рябинин, Рябинин и Ясенев. Ну, ещё Грушин. И больше как будто нет никого в целом институте. Кто лучшие спортсмены факультета? Они. Кто любимчики всех преподов? Они. Везде они! Всюду они! Кровь мне – и то они привезли. И мать моя плакала восторженными слезами: ах, какие друзья, спасли мальчика! Ночью, в такую даль! В дождь! Я пока в этой богом забытой больнице в себя приходил, каждый врач, каждая медсестра, каждая санитарка своим долгом считали спеть оду вот этим двоим! Мне жить не хотелось! А они!..

Им всегда всё удавалось. Пока я мыкался, работу после института найти не мог, они тяп-ляп – и создали фирму. Всё у всех рушилось, а у них – работа шла полным ходом. Даже в девяносто восьмом! Кредит брали огромный, и в начале августа исхитрились его отдать, а потом бац – дефолт. Все в заднице, а мы в шоколаде. Работаем и процветаем. Это как? Нормально?

И все за них горой всегда. Вы посмотрите на нашу королеву Елизавету. Грымза грымзой. Но от Пашечки без ума. А со мной сквозь зубы здоровается…

– Она со всеми так. И со мной тоже, Сим, – Сергею было невыносимо жалко друга.

– Да ты бы вообще молчал в тряпочку! Ты же баловень судьбы! Тебе вообще всегда всё самое лучшее. Я в институте очень хотел дружить с Рябининым, но он был уже занят – тобой…

– Сим, ты что? Мы же всегда все вместе были.

– Это вы все вместе: Рябинин, Ясенев, Грушин и Березина – «перелесок». А я – сбоку припёка.

– Ну что за бред, Сим?! Ну дело же не в фамилии, честное слово! Это ж детский сад какой-то!

– Это вам детский сад, а мне… Одни объедки доставались… Да и хрен с ним, с Рябининым!

– Действительно, хрен со мной, – поддакнул Павел.

Влад глянул на него ненавидяще и продолжил:

– И с работой те же яйца, вид сбоку. Взяли меня, как из милости…

– Какая милость?! Ты же не помощником мойщика работаешь пятнадцать лет, – изумился Сергей. – Ты же пришёл и сразу третьим человеком на фирме стал!

– Третьим?! – взвился Серафимов. – Ты считать умеешь, инженер хренов? Ну, давай, считай! Рябинин, ты, Верка твоя, Елизавета. И только потом я! Да даже если третьим! Ты помнишь тост, который за меня поднимали, когда Грушин приехал? Нет? А я помню!

– Ну, и я помню, – вдруг басом сказала из своего кресла Анжелика Криволапова. – Хвалили вас очень. Говорили, что вы незаменимый, и золотом называли.

– Самоварным! – истерически захохотал Влад. – Самоварным! Вы знаете, что это такое – самоварное золото? Медь! Медяшка!

– Это же шутка, Сим, я сам про себя всегда так говорю, – Ясенев развёл руками.

– Про. Себя. Можешь. Говорить. Что. Угодно. – Влад тяжело дышал и смотрел на них с такой ненавистью, что Ольге стало страшно. – Но про меня – не смей! Ты же… ты… быдло! Твои предки из деревни.

– А! Деревенские у нас третий сорт не брак? А ты что? Белая кость, голубая кровь? – Павел говорил таким ледяным тоном, какого Ольга у него никогда не слышала.

– Я – да! Ты в курсе, что его бабка у моего деда-учёного лаборанткой была? Мы же случайно это выяснили. Забыл, что ли?

– Я тоже из деревни.

– У тебя только мать из-под Горького, а отец – польский шляхтич. У него золотая медаль и красный диплом отличного вуза. Он мне рассказывал, когда я как-то у вас в гостях был.

– Господи, Сим, ты что? То есть я тебе ровня, а Ясень – нет?! Сим, ты же никогда снобом не был!

– Я им всегда был, просто вы не замечали.

– Ну, не общался бы тогда с нами, мы ж тебя не заставляли.

– А кроме вас, в нашей группе вообще ни с кем даже поговорить нельзя было… И работать с вами пришлось. Голод не тётка. Когда я учиться шёл, меня дед планировал устроить на ЗИЛ, у него друг там главным инженером был. Только развалилось всё. И куда с нашими дипломами устроишься? На помирающий «АЗЛК»? На «КАМАЗ»? И уехать из Москвы в Набережные Челны?

– Грушин уехал в Германию.

– В Германию! А не в Татарстан!

– Ну, и ехал бы тогда к немцам или в Штаты!

– Я языков не знаю! Не даются они мне!

– Плохому танцору…

– Да! Я плохой танцор! Вот и пришлось мне у вас в кордебалете отплясывать.

– Опять двадцать пять! Какой кордебалет? – Ясень не выдержал и тоже заорал, будто надеялся, что Серафимов от крика очнётся и перестанет нести такое, что… что даже в голове не укладывается.

– Я. Тебя. Видеть. Не. Хочу. – Снова отчеканил Серафимов. – Ты у меня украл всё.

– Что?! Ну что я у тебя украл?! Рябинина?! Так он не бревно бессловесное. Ну, подружились мы с ним. Подружились? Понимаешь? Кто ж виноват, что мы узнавать оценки вместе под дождём бежали, а тебя на дедушкиной машине привезли? Бедолага ты, Сим! Я понимаю, сложно расти, когда на улицу с… быдлом нельзя, когда в лагерь пионерский с детьми маргиналов нельзя, когда няня до десятого класса в школу на машине с шофёром отвозила, а потом встречала. Мне правда жаль, Сим! Но ведь Груша тоже из академической семьи! Но он-то – человек! Че-ло-век! Настоящий, нормальный, совершенно адекватный пацан. А ты? Что ж ты с собой сделал-то?

– Бедненький, – всхлипнула вдруг из угла Анжелика Криволапова, и они все вытаращились на неё, будто в первый раз увидели, – до чего себя довёл.

– Да, довёл, – бессильно потёр лицо Сергей, – прости ты меня, Сима, если я когда тебя обижал. Несчастный ты человек.

– Не смей меня жалеть!

– Владик, – жалобно попросила Ольга, – ну, давай как-то мириться, что ли? Ну, свалял дурака, хотел нас попугать…

– Не-е-ет! – засмеялся Серафимов. – Я вас не попугать хотел. Я вас… убить хотел. Вернее, его. Размазать по грязи, чтобы он сам с этой грязью смешался. Из грязи вышел, в неё же вернулся… Неужели и ты, Ольга, такая же дура? А я тебя… А я из-за тебя…

– Та-а-ак, с этого места, пожалуйста, поподробнее. – Сергея вдруг охватила весёлая злость, как бывало у него в студенческие годы, когда в драке встречались они с сильным противником или никак не решалась совсем уж заковыристая задачка. – Так вот где собака-то зарыта! Лёль, ну-ка, скажи-ка ты мне, Влад, – он впервые за долгие годы назвал его безразличным Влад, а не смешным и добрым Сима, – он что, клеился к тебе, что ли?