Нермин Безмен - Курт Сеит и Шура

Когда Сеит и Джелиль вручили пленного Осману с Мишей, тот был на грани обморока.

– Доставьте этого человека в штаб, а мы посмотрим еще, – сказал Сеит.

– Берегите себя, – отозвался Осман.

На этот раз их поиски увенчались успехом. Владимира они нашли. Он был сильно ранен. Левая щека и плечо разорваны.

– Владимир! Владимир! – взывал Сеит. – Ответь мне! Ты жив, ты должен жить!

Молодой человек был в ужасном состоянии.

– Джелиль, несем его. Машаллах, мы нашли его вовремя.

Они усадили Владимира на лошадь Джелиля и, придерживая его, как ребенка, отправились к своим. Вечерело.

Миша и Осман ждали их в лагере. Они сразу подбежали к ним. Все вместе осторожно сняли Владимира с лошади. Его тело легло на носилки. Миша попытался уложить безвольно свисавшую руку друга.

– Здесь есть госпитальная повозка?! – крикнул санитарам Сеит.

Но Миша, разглядывая глубокие раны на лице Владимира, прошептал:

– Не нужно… он уже ушел…

Они бросились к носилкам, проверяли пульс, склонялись к лицу в надежде почувствовать его дыхание. Их попытки ни к чему не привели. Поручик Владимир Савинков умер. Санитары перекрестились, Сеит упал на колени рядом с мертвым другом:

– Владимир, мой дорогой друг, прости меня, я опоздал…

Сеит поцеловал окровавленный лоб и глаза Владимира, не сдерживая подступивших слез. Затем произнес:

– Уже зима, Владимир, друг мой. Если я останусь жив и увижу Алушту, то искупаюсь в ледяном озере и за тебя, обещаю.

Владимира похоронили в ложбине недалеко от лагеря. На холмике земли, отметившем его могилу, поставили деревянный крест. Михаил крестился и молился Богу, Иисусу, Богоматери и Святому Духу об упокоении души новопреставленного Владимира. Сеит, Осман и Джелиль протянули руки ладонями к небу и молились:

– Бисмилляхи Рахман-и Рахим… Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного.

Той ночью, когда в Карпатах душа Владимира Савинкова отправилась в рай по милости и благодати Бога мусульман и православных, северный ветер унес запах крови и пороха на юг.

Зима ожидалась суровой. После долгой и теплой осени наконец стало холодать. Дни становились короче и темнее. Дул сильный холодный ветер, воздух пах так, что становилось ясно: скоро пойдет снег. Запасы провизии стремительно сокращались. Нехватка еды, топлива и лекарств особенно чувствовалась на фронте. Снабжение было непостоянным. Стачки в Москве и Петрограде, забастовки в других крупных городах лихорадили и без того полную тревог и волнений страну.

Те, кто был на фронте, давно потеряли связь с близкими, оставшимися дома. На фронт поступали обрывочные, передававшиеся шепотом сведения о революции в больших городах. Было трудно понять, где правда, где ложь. Ходили слухи, что революционеры готовят мир с Германией. Военных, сражавшихся на Карпатском фронте, выживание заботило гораздо больше, чем городская политика. Навязчивые мысли о том, что солдаты дезертируют, если большевики захватят власть в стране, беспокоили офицеров. В редкие моменты, когда прекращались обстрелы, бойцы были заняты тревожными мыслями.

Стояла темная ночь. Густой снег сыпался на обугленные артиллерийские лафеты, на тела погибших, на убитых лошадей. Он покрыл белым все без остатка, скрывая все подряд в долине ада и ужаса. Треск костров перед засыпанными снегом палатками был единственным звуком в ночной белой тиши. Солдаты, закутанные в шинели и одеяла, замерли, глядя на игру пламени, и будто спали с открытыми глазами. Разговаривали тихими голосами, словно боясь звуков собственной речи.

Для Сеита и его друзей тянулась еще одна бессонная ночь. Утром им предстояло прорвать линию фронта. В последние дни почему-то возросло количество пленных, и это воодушевило русские войска. Воодушевление позволило спланировать внезапную атаку. Сеит смотрел на своих измученных солдат, спавших прямо на снегу, и гадал, как далеко смогут они пробиться в тыл врага, пока их всех не перебьют.

Миша рисовал сухой веткой на снегу кресты. Джелиль протянул ему кружку с горячим чаем. Он поднял глаза:

– Спасибо, Джелиль.

Джелиль добавлял в чай, который он разносил, несколько капель водки. Каким бы горячим ни был чай, но мороз был так силен, что согреться быстро стынущей на холоде водой было трудно. Миша сделал большой глоток, чувствуя, как жидкость льется по горлу, тепло проникает в кровь и разогревает тело.

– Помнишь, Курт Сеит?

Сеит посмотрел на друга.

– Что? – спросил он.

– Помнишь, как мы ездили в алуштинские леса и купались там в маленьком холодном озере?

Сеит криво улыбнулся:

– Сейчас мы не в Алуште, но так холодно, что мы будто в холодном озере.

– Ты не слышал ничего о своей семье?

– Нет, Миша. Уже четыре месяца я о них ничего не знаю.

– Как думаешь, революция дошла до Крыма?

– Не имею представления.

– Если большевики захватят власть, они нас в живых не оставят, ты понимаешь?

Сеит попытался рассеять беспокойство друга, вновь начавшего рисовать на земле кресты:

– Не будь таким пессимистом, дорогой Миша. Я уверен, что есть разумные люди с обеих сторон. Эти люди будут пытаться создать такие условия, при которых обе стороны смогут, по крайней мере, мирно сосуществовать. Может быть, именно в эту минуту они работают над решением. Кто знает?

Сеит, конечно же, разделял беспокойство друга. Михаил не просто был из очень богатой семьи – его мать была очень близка к царице. Если красные возьмут власть, то такие, как Миша, окажутся в верхних строчках расстрельных списков. Сеит тоже очень беспокоился за свою семью в Крыму. Он слышал, что красные нападают на поместья и виноградники, убивают ничего не подозревающих хозяев. Положение мирзы и служба его отца при царском дворе непременно и семью Эминовых поместила в эти самые списки. Но вслух он ничего не сказал, а только вздохнул, погрузившись в тяжкие раздумья. Эти мысли отвлекли его от забот о грядущем дне.

Осман и Джелиль, слушая обоих друзей, чистили револьверы. Зазвучала гармонь, и кто-то запел. Вскоре к песне присоединились все. Песня рассказывала о бескрайних степях, реках, тройках, скользящих по снежным дорогам, о неразделенной любви к красавице и о горе-печали русской земли. Красота и тоска песни заполнили воздух, смешавшись с горем и печалью присутствовавших.

Отряд Сеита был готов выступить на рассвете. Все солдаты и офицеры написали прощальные письма, которые следовало послать их семьям в том случае, если они не вернутся, и передали письма оставшимся в лагере. Во время последней атаки венгры были отогнаны и, по всей видимости, не имели времени вернуться. Сеит решил пойти по кратчайшему пути к цели. Часть пути пролегала по открытой, незащищенной местности. Было так тихо, что хотелось верить, будто война закончилась.